Заветные сказки
Шрифт:
и что позаботишься, чтобы
не все пути добра были закрыты.
На хребте славы земной
я с удивлением оглядываюсь на этот путь
через безнадёжность – сюда,
откуда и я смог послать человечеству
отблеск лучей Твоих.
И сколько надо будет,
чтобы я их ещё отправил, –
Ты дашь мне.
А сколько не успею –
значит Ты определил это другим.
Александр Солженицын. «Молитва».
Разговор о Боге либо так бесконечно сложен, что начинать его страшно, либо, напротив, очень прост: если ты хочешь, чтобы Бог был – он есть. Если не хочешь – нет. Он есть всё, включая нас, а для нас он, в первую очередь, и есть мы сами.
Татьяна Толстая. «Квадрат».
Приступив к боковому жертвеннику, или предложению, находящемуся в углублении стены, знаменующему древнюю боковую комору храма, иерей берёт из них одну из просфор с тем, чтобы изъять ту часть, которая станет потом Телом Христовым – середину с печатью, ознаменованной именем Иисуса Христа. Так он сим изъятием хлеба от хлеба знаменует изъятие плоти Христа от плоти Девы – рождение Бесплотного во плоти.
Н.В.Гоголь. «Размышления о божественной литургии. Проскодимия».
Как и всё его поколение, он был воспитан в духе воинствующего, с оттенком невежества, атеизма, он твёрдо знал, ибо ему сказали об этом, что бога нет, и это вполне его устраивало – так же, как, похоже, и остальных. Он даже ощущал нечто вроде жалости к сотням миллионов верующих в разных концах света, которые до сих пор не додумались до такой простой вещи, и ему было совершенно непонятно, какое место в душах этих людей может занимать вера. Бога нет – и этим всё было сказано, с наступлением эпохи атеизма это место освобождалось. Конечно, можно было бы задуматься, чем заполнилось таким образом освободившееся место, ведь ясно, что оно чем-то заполнилось, но Чижов над этим не задумывался. Да и он ли один.
В.С.Тублин. «Заключительный период».
Сказано, наконец, как последняя и высшая степень моей виновности, что я, ругаясь над самыми священными предметами веры, не содрогнулся подвергнуть глумлению священнейшее из таинств – евхаристию. То, что я не содрогнулся описать просто и объективно то, что священник делает для приготовления этого, так называемого, таинства, то это совершенно справедливо; но то что это, так называемое, таинство есть нечто священное и что описать его просто, как оно делается, есть кощунство, – это совершенно несправедливо. Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку – перегородкой, а не иконостасом, чашку – чашкой, а не потиром и т.п., а ужаснейшее, не перестающее, возмутительное кощунство – в том, что люди, пользуясь всеми возможными средствами обмана и гипнотизации, – уверяют детей и простодушный народ, что если нарезать известным способом и про произнесении известных слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит бог; и что тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя кого же умершего вынется такой кусочек, то тому на том свете будет лучше; и что тот, кто съест этот кусочек, в того войдёт сам бог.
Ведь это ужасно!
Л.Н.Толстой. Из ответа Синоду, 4 апреля 1901 г.
Желание доказать Бога было бы равносильно его принижению до уровня существ в нашем мире.
Папа Иоанн Павел II.
Бог есть абстрактная природа, т.е. природа, отвлечённая от чувственного созерцания, мышления, превращённая в объект, в существо рассудка: природа в собственном смысле есть чувственная и действительная природа, как её нам непосредственно обнаруживают и представляют чувства.
Людвиг Фейербах. «Лекции о сущности
Бог хорош разве что тем, что на него всегда можно сослаться, если на ум не пришёл какой-нибудь авторитет.
Уинстон Черчилль.
Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и, обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облечённого в подир и по персям опоясанного золотым поясом; голова Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его – как пламень огненный; и ноги Его подобны халколивану, как раскалённые в печи; и голос Его – как шум вод многих; Он держал в деснице своей семь звёзд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его – как солнце, сияющее в силе своей.
Откр. 1:12-16.
– Дед, почему наш Бог невидим?
– Мы не нуждаемся в образе Божьем. Мы носим Бога в сердце своём. И как нельзя заглянуть человеку внутрь сердца своего, так нельзя увидеть Бога.
– Всякий может уговорить себя, что у него в сердце – Бог.
– Нет, – засмеялся тихо дед. – Или у тебя в сердце Бог – и ты это знаешь точно. Или твоё сердце – глиняная кошка с дырочкой для медяков.
Братья Вайнеры. «Петля и камень в зелёной траве».
Твёрдо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщину, изображения какого-либо скота, который на земле, изображения какой-либо птицы крылатой, которая летает под небесами, изображения какого-либо гада, ползающего по земле, изображения какой-либо рыбы, которая в водах ниже земли; и дабы ты, взглянув на небо, и увидев солнце, луну и звёзды и всё воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им, так как Господь, Бог твой, уделил их всем народам под всем небом.
Втор. 4:15-19.
Религия есть один из видов духовного гнёта, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством. Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т.п.
… А тех, кто живёт чужим трудом, религия учит благотворительности в земной жизни, предлагая им очень дешёвое оправдание для всего их эксплуататорского существования и продавая по сходной цене билеты на небесное благополучие.
В.И.Ленин. «Социализм и религия».
В Библии имеется несколько прекрасных поэтических фрагментов, несколько хороших моральных поучений, множество непристойностей и несметное количество лжи.
Марк Твен.
И если мы, обратившись к другому измерению бытия, взглянем на наше внутреннее бытие, на нашу собственную душевную жизнь, то она предстанет нам ещё более жутко окружённой с обоих концов времени – прошлого и будущего – непостижимым. Откуда, собственно, мы происходим? Где и как мы были, прежде чем началось то, что мы здесь на земле зовём нашей жизнью? Или нас вообще не было, как это принимает «здравый смысл» как нечто самоочевидное? Но что означает небытие нашего я, нашего бытия-для-себя – противоречащее, казалось бы, самому существу той реальности, которую мы здесь имеем в виду? И что ждёт нас в будущем? Что будет с нами после нашей смерти? Бездна неведения здесь ещё более очевидна – тьма непостижимого ещё неизмеримо более непроницаема. Кто решится утверждать, что может достигнуть здесь достоверного знания и выразить его в ясных понятиях?