Заветы Ильича. «Сим победиши»
Шрифт:
Ответ Сталина поубавил решимости и у Зиновьева и у Бухарина, который, по словам, Ворошилова, — «в этой комбинации играл роль миротворца: ему казалось тогда, что наступают страшные дни потрясений, против Сталина собираются тучи и необходимо что-то такое сделать, что примирило бы наших вождей»1.
Первая реакция Зиновьева и Бухарина была краткой: «При свидании переговорим и, разумеется, найдем удовлетворительное решение. Разговоры о “разрыве” — это же, конечно, от Вашей усталости. Об этом не может быть и речи»11931194.
7 августа Сталин направляет Зиновьеву — с пометкой «(И для Бухарина). Копия Ворошилову» — новое письмо, в котором ставит вопрос ребром: «Одно из двух. — либо дело идет о смене секретаря теперь же, либо хотят поставить над секретарем специального политкома [политкомиссара — В Л]. Вместо ясной постановки вопроса вы оба ходите вокруг да около вопроса, стараясь обходным путем добиться цели и рассчитывая, видимо, на глупость людей.
..Для чего понадобились ссылки на неизвестное мне письмо о секретаре [диктовка Ленина от 4 января 1923 г. — ВЛ.], — разве не имеется доказательств к тому, что я не дорожу местом и, поэтому, не боюсь писем? ..Я за смену секретаря, но я против того, чтобы был учинен институт политкома (политкомов и так немало: Оргбюро, Политбюро, Пленум)».
Каменев адресованное лично ему письмо Зиновьева и Бухарина от 30 июля, видимо, показал Сталину, и тот отвечает на вопросы, поднятые в нем. «Не правы вы, говоря, что секретарь единолично решает вопросы… Не правы вы, утверждая, что порядок дня Пол. Бюро составляется единолично. Порядок дня составляется на основании всех поступивших вопросов на заседании Секретариата плюс Каменев (председательствующий в П.Б.), плюс Куйбышев (пред. ЦКК)…
Вопрос о проливах решен единогласно при слабом протесте Чичерина и решительной просьбе Литвинова подписать конвенцию. Ни один член Пол. Бюро не ставил вопроса об опросе отсутствующих… Мы иначе поступить не могли (нам нужен контроль в проливах, чтобы вовремя поднять бучу, если будут тормозить наш экспорт хлеба и др. продуктов).»
Что же касается Германии, пишет в заключение Сталин, то проблема состоит в том — должны ли коммунисты в данный момент стремиться «к захвату власти без c.-д., созрели ли они для этого… Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты ее подхватят, они провалятся с треском… Их разобьют вдребезги и отбросят назад… По-моему, немцев надо удерживать, а не поощрять»11951196.
Сталин неплохо знал своих корреспондентов: чем жестче он с ними разговаривал, тем податливее они становились. В своем ответе (10 августа) Зиновьев и Бухарин уже не «атаковали», а скорее оправдывались.
Мол, вопросы, поднятые ими, стоят давно, «в Москве не раз поднимались разговоры, но разговаривать было трудно из-за раздражительности Вашей. Мы давно уже недовольны, но нарочно решили в Москве: сначала отдохнем, пусть нервы отойдут, потом поставим вопрос».
Объяснились и насчет неизвестного Сталину «письма о секретаре» (дополнительная диктовка Ленина от 4 января к письму XII съезду): «Письмо Ильича. Да, сущестует письмо В.И., в котором он советует (XII съезду) не выбирать Вас секретарем. Мы (Бухарин, Каменев и я) решили пока Вам о нем не говорить. По понятной причине: Вы и так воспринимали разногласия с В.И. слишком субъективно, и мы не хотели Вас нервировать»2.
А суть всех проблем состоит в том, что «Ильича нет. Секретариат ЦЕКА поэтому объективно (без злых желаний Ваших) начинает играть в ЦК ту же роль, что секретариат в любом Губкоме, т. е. на деле (не формально) решает все. Это — факт, который отрицать нельзя.
Никто не хочет ставить политкомов (Вы даже Оргбюро, Политбюро и Пленум зачисляете в Политкомы!). Но действительное (а не фиктивное) существование “группы” и равноправное сотрудничество и ответственность при нынешнем режиме невозможны. Это факт. Вы поневоле (сами того не желая) ставили нас десятки раз перед совершившимися фактами…Отсюда — поиски лучшей формы сотрудничества».
И, наконец, о фразе Сталина в письме от 7 августа: «я не дорожу местом». Зиновьев и Бухарин пишут: «О “местах” и прочем зря говорить. Ни Вам, ни нам они не нужны, конечно. О “разрыве” зря говорить. Его партия не допустит. Мы его не хотим. Максимум — отойдем в сторонку. Другого ядра нет. И оно вполне справится, если Вы захотите. Без Вас его себе не мыслим»3.
Это была уже почти капитуляция. 15 августа Сталин оформляет отпуск и приезжает в Кисловодск Вперемешку с отдыхом начались переговоры «сторон». Первоначальное предложение Зиновьева и Бухарина, с которым Орджоникидзе уезжал в Москву, сводилось к тому, чтобы упразднить Оргбюро ЦК, которое фактически оказалось полностью подчиненным Секретариату, а главное — изменить состав самого Секретариата, введя в него Сталина, Зиновьева и Троцкого.
Но предложение это Сталин и Каменев отвергли. И теперь, с приездом Сталина в Кисловодск, стали обсуждать другие варианты. Однако к согласию так и не пришли. После возвращения в Москву, по предложению Сталина, решили Оргбюро не упразднять, а наоборот — укрепить, включив в его состав Бухарина, Зиновьева и Троцкого. И 25 сентября 1923 года Пленум ЦК избрал членами Оргбюро Зиновьева и Троцкого, а кандидатами в члены — Бухарина и И. Короткова1.
Предполагалось, видимо, что все эти сугубо аппаратные перестановки способны в какой-то мере ограничить власть генсека и контролировать работу Секретариата. Но затея изначально оказалась зряшной. Достаточно сказать, что Троцкий так ни разу и не появился на заседаниях Оргбюро, а Зиновьев присутствовал лишь изредка, наездами из Питера. Что касается Бухарина, то ему вполне хватало хлопот в «Правде».
Сталин оказался прав: все лидеры были готовы стать комиссарами, надзирающими за «орговиками», но никто не хотел погружаться по уши в это коловращение «вермишели», которое захлестывало и Секретариат и Оргбюро ЦК, ибо именно туда были стянуты все нити огромного бюрократического управленческого аппарата страны.
А в Горках в июне зачастили дожди. Шли они и в Москве. В последние дни июня в центре, на Кузнецком мосту, затопило тротуары и подвалы. «На Неглинной, — пишет современник, — из труб били фонтаны. По улицам несли вещи, люди шли по пояс в воде»11971198.
Может, от непогоды, но состояние Владимира Ильича с 20-х чисел июня вновь ухудшилось, а настроение совершенно испортилось. Была, впрочем, для этого и более существенная причина. Он все более убеждался, что лечение приняло сугубо симптоматический характер: сломался зуб — приходил стоматолог, что-то с глазами — появляется офтальмолог, разладился желудок — лечат желудок. И у него складывалось ощущение полной бессмысленности всех этих врачебных визитов, осмотров, процедур и упражнений.
Запись дежурного врача 27 июня: «Как вчера, ничем заниматься не хочет. Всех врачей встречает приветливо, но тотчас спешит с ними попрощаться и бывает очень рад, когда они уходят. Точно так же он относится и к домашним…». Запись 1 июля: «От упражнений отказался… В общем спокоен, лежит на кушетке, но никого не хочет видеть»1.