Зависть
Шрифт:
– Тогда давай поедем к Дэниэлу вместе. Я распоряжусь, чтобы без четверти семь нам подали машину.
– Что ж, в таком случае – до без четверти семь…
В ответ Ной послал Марис воздушный поцелуй. Когда она вышла, он вернулся за стол и тяжело упал в кресло. Он чувствовал себя, как человек, который только что избежал смертельной опасности. К счастью, Марис было довольно легко успокоить, проявив немного внимания и заботы, да и старый добрый метод «распускания рук» пока тоже действовал безотказно. Вместе с тем Ной понимал, что ее резко отрицательное отношение к вопросу о слиянии с «Уорлд Вью» может представлять серьезную проблему.
Сегодня он чуть не попался. Думая об этом, Ной мысленно пожелал Моррису Блюму самой страшной смерти. Несомненно, упомянув в разговоре с Марис об их встрече, этот лысый ублюдок хотел лишний раз напомнить ему, Ною, что назначенный срок неумолимо приближается. Для Морриса это была прекрасная возможность показать, кто является хозяином положения, и он не преминул ею воспользоваться, не подозревая, что Марис абсолютно не в курсе дела.
К счастью, Ной знал, что именно такие непредвиденные случайности способны погубить любое дело, как попавшая в подшипник крошечная песчинка способна вывести из строя огромный механизм. Именно поэтому он заранее позаботился о том, чтобы застраховаться от любых неожиданностей, и заблаговременно рассказал тестю о встрече с представителями «Уорлд Вью». И когда то, чего Ной так боялся, случилось, его невиновность подтвердил не кто иной, как сам Дэниэл. Таким образом ему удалось убить сразу двух зайцев: успокоить Марис и завоевать еще большее доверие старика.
Да, Мадерли были совсем не глупы, но до него им было далеко. Выстраивая свой план, он предусмотрел все, не оставив случайности ни одной лазейки. А терпения, осторожности, решимости Ною было не занимать. Он привык полагаться на свой разум, инстинкты и интуицию, но самым главным его ресурсом было знание человеческой природы. Манипулировать окружающими, заставить их плясать под свою дудку было очень легко – для этого достаточно было просто знать, что тот или иной человек любит или не любит, чего боится, что скрывает, чем дорожит.
А у Ноя был к этому настоящий талант. В последний
Телефон на его столе зазвонил. Ной взял трубку и услышал голос секретарши:
– Простите, мистер Рид, я знаю – вы велели ни с кем вас не соединять, но мисс Надя Шуллер звонила уже шесть раз. Она утверждает, что у нее к вам срочное дело…
– Хорошо, я с ней поговорю, – ответил Ной и нажал кнопку селектора каналов. – Привет, Надя! – сказал он самым беззаботным тоном. – Ну, как прошел твой обед с Марис? Вкусно поели?
Поначалу Ки-Уэст не вызвал у Тодда никаких чувств, кроме жгучего разочарования.
О том, чтобы перебраться сюда, они с Рурком мечтали почти год, и Тодд уже давно не мог ни думать, ни говорить ни о чем другом. Он буквально считал дни, оставшиеся до выпускных экзаменов, и с трудом мог сосредоточиться на повседневных вопросах и проблемах, не имевших отношения к переезду. Сердцем, разумом, душой он давно находился в вожделенной Флориде.
Но теперь, когда его заветная мечта осуществилась, Тодд не испытывал ни восторга, ни даже душевного подъема. Скорее напротив, он чувствовал себя подавленным и опустошенным.
Когда Тодд впервые увидел этот заштатный городок, он невольно подумал, что его можно сравнить с вышедшей в тираж потаскухой. Неряшливый, замусоренный, кричаще вульгарный, он выглядел усталым и больным и действительно напоминал не изысканную куртизанку, чья внешность и жесты исполнены тонкой чувственности, а пожилую шлюху, которая, выставив напоказ не первой свежести товарец, пристает к прохожим на оживленной улице. Все претензии на роскошь и романтическое очарование не могли обмануть Тодда. Ки-Уэст оказался совершенно заурядным населенным пунктом, каких по всей Америке – десятки и сотни тысячей был явно не способен предложить ему ничего, кроме стандартного набора дешевых (отнюдь не в смысле цены) удовольствий, начиная от теплого пива и катания на «русских горках» и заканчивая плохо очищенным героином и контрабандным кубинским ромом, который, по слухам, изготавливали прямо в городе.
Тодд и Рурк планировали отправиться в Ки-Уэст сразу после выпускных экзаменов. Их вещи были давно упакованы, и единственное, что оставалось сделать приятелям, было вернуть взятые напрокат мантии и шапочки, в которых они ходили на церемонию вручения дипломов.
Ехать они собирались каждый в своем автомобиле. Обе машины были уже довольно заслуженными, однако в том, что до Флориды они как-нибудь дотянут, приятели не сомневались. Рурк и Тодд даже договорились о том, где они остановятся и бросят монетку, чтобы жребий решил, кому достанется право первым выехать на Дюваль-стрит, [7] но неожиданное вмешательство судьбы изменило их планы. Тодду пришлось задержаться по семейным обстоятельствам. Рурк великодушно предложил дождаться приятеля, однако, посовещавшись, они решили, что будет лучше, если он отправится вперед и подыщет подходящее жилье.
– Я буду разведчиком. К тому времени, когда ты приедешь, лагерь уже будет разбит, а над костром будет булькать в котелке рагу из аллигатора, – пообещал Рурк, когда приятели обнялись на прощание. Его «Тойота» тяжело оседала на все четыре колеса, набитая под завязку самым разнообразным барахлом, которое сопровождало Рурка на протяжении четырех лет студенческой жизни и которое он решил взять с собой в новую жизнь.
– Жаль, что мне приходится задержаться, – пробормотал Тодд. – Хотел бы я поехать с тобой!
– Мне тоже жаль, – согласился Рурк. – Но ведь по большому счету эта задержка – сущий пустяк, мелочь, на которую не стоит обращать внимания!
– Тебе легко говорить, – скривился Тодд. – Ведь это не тебе приходится задерживаться. Пока я буду улаживать свои дела, ты, пожалуй, успеешь накропать пару шедевров!
– Ну, это вряд ли, – возразил Рурк. – Ведь мне придется искать нам квартиру, устанавливать телефон и… Да мало ли что еще понадобится сделать! Я, во всяком случае, почти уверен, что, пока ты не приедешь, мне будет не до работы.
Но Тодд знал, что это было не так. Рурк писал всегда и везде, был он трезв или пьян, болен или здоров, весел или печален. Он работал, когда слова сами ложились на бумагу и когда над каждой фразой приходилось сидеть по полчаса или больше. Иными словами, Рурк был способен писать в самых неблагоприятных условиях, и Тодд знал: что бы ни утверждал его приятель, отправляясь в Ки-Уэст раньше его, он получал солидную фору, ликвидировать которую ему будет непросто.
Садясь за руль «Тойоты», Рурк попытался ещё раз подбодрить заметно скисшего приятеля.
– Когда-нибудь, – сказал он, – и ты, и я даже думать забудем об этой ерунде.
Как и было договорено, Рурк позвонил Тодду в тот же день, когда добрался до Ки-Уэста. Еще через пару дней он позвонил снова, чтобы сообщить – ему удалось снять подходящую квартиру. Тодд тут же забросал приятеля вопросами. Рурк, однако, отвечал весьма уклончиво, так что, положив трубку, Тодд понял – о повой квартире ему известно только то, что стоимость аренды им более или менее по средствам.
Прошло почти полтора месяца, прежде чем Тодд смог выехать в Ки-Уэст. И хотя впереди лежала неизвестность, родительский дом он покидал без сожаления. Он чувствовал себя так, словно вырвался из тюрьмы, и настроение у него было самое приподнятое.
В первый день Тодд провел за рулем двадцать часов. Только после того, как граница штата Флорида осталась позади, он позволил себе свернуть на парковку возле шоссе и немного поспать прямо на переднем сиденье. Утром он отправился в дальнейший путь и уже в три пополудни прибыл в Ки-Уэст.
Несмотря на первое неблагоприятное впечатление, кое-какие его ожидания все же сбылись. Во-первых, воздух. В этом самом южном городке Соединенных Штатов воздух был очень влажным и теплым, а это означало, что ветреными зимними утрами ему больше не придется бегать бегом на занятия, спасаясь от мороза. С высокого безоблачного неба светило жаркое солнце. Повсюду росли бананы и персики, а из дверей многочисленных забегаловок доносилась зажигательная латиноамериканская музыка.
Пока, следуя оставленным Рурком расплывчатым указаниям, Тодд ехал по узким улочкам городка, по которым толпами бродили отдыхающие и туристы, его разочарование понемногу отступало. Звуки, запахи и открывавшиеся ему виды снова разбудили в нем надежду, так что в конце концов Тодд решил, что здесь им будет совсем не так уж плохо.
Но его вновь окрепшим ожиданиям суждено было пережить еще одно крушение. Это произошло в тот момент, когда Тодд увидел дом, где ему предстояло жить. Не веря своим глазам, он дважды проверил адрес, от души надеясь, что где-то по дороге свернул не на ту улицу.
Потом Тодд подумал, что приятель, похоже, решил его разыграть. Он был почти уверен – еще немного, и Рурк выскочит из-за разросшейся живой изгороди и, хохоча, как гиена, воскликнет: «Видел бы ты свою рожу, приятель! У тебя такое лицо, словно тебя только что ткнули носом в навоз!» Потом они вместе посмеются, и Рурк отвезет его туда, где им предстоит жить на самом деле. По дороге они купят пива, чтобы как следует отпраздновать новоселье, а история с розыгрышем превратится просто в очередную главу книги, которую они с удовольствием перечитывали при каждом удобном случае. В этой воображаемой книге были собраны все шутки и забавные происшествия, которые случились с ними за годы совместного житья, и только для одной истории не нашлось места на ее страницах. И Тодд, и Рурк старались даже не вспоминать об инциденте с профессором Хедли, однако обоим было ясно – этот случай изменил в их отношениях многое.
Но Рурк так и не появился, и Тодд, остановив машину у выщербленного бордюрного камня, выбрался на тротуар. К живой изгороди, которая выглядела так, словно ножницы садовника не прикасались к ней уже лет десять, было даже страшно подойти – стволы и ветки-кустов были такими толстыми, словно кто-то специально подкармливал их анаболиками, а торчащие во все стороны острые шипы были длиной с карандаш. Поэтому Тодд двинулся вдоль нее и вскоре набрел на перекошенную калитку. Висевшая на одной петле, она была не заперта; Тодд толкнул ее и зашагал по дорожке к дверям здания.
Трехэтажное строение – язык не поворачивался назвать его домом, – было сложено из шершавых шлакобетонных блоков и выкрашено розовой краской, которая, несмотря на свой кричаще-яркий оттенок, только подчеркивала низкое качество строительного материала. От крыши до фундамента фасад пересекала изломанная трещина, в которую мог свободно пройти указательный палец Тодда. На высоте нескольких футов над его головой из трещины торчали листья неведомо как попавшего туда папоротника. В противоураганных жалюзи цвета растертого гороха не хватало пластин, да и сами жалюзи, казалось, держались на окнах лишь чудом. Возможно, впрочем, они просто боялись свалиться в зловонную воду, скопившуюся вдоль всего фундамента и служившую чем-то вроде общефлоридского питомника для комаров и москитов. Алюминиевая рама противомоскитной двери была покорежена и не закрывалась как следует, к тому же сетка на ней была во многих местах прорвана, так что в дыры могли проникать не только комары, но и ящерицы.
Двух этих представительниц местной фауны Тодд обнаружил на стене вестибюля. Одна ящерица тотчас удрала, вторая заняла оборонительную позицию, запрокинув голову назад и распахнув ярко-красное горлышко.
Кроме ящериц, на стене разместились шесть почтовых ящиков, висевших вкривь и вкось. Как только глаза Тодда немного привыкли к темноте, он разобрал на одном из них фамилию Рурка и даже застонал от огорчения.
Их квартира располагалась на самом верхнем, третьем этаже. Перешагнув через лужу какой-то маслянистой жидкости, Тодд начал подниматься по лестнице. На площадке второго этажа до него донеслось приглушенное бормотание включенного телевизора. Если не считать этого, в здании царила мертвая тишина.
К тому моменту, когда Тодд добрался до третьего этажа, он обливался потом и чуть не в голос проклинал влажность, которая так понравилась ему вначале, когда, опустив боковое стекло, он любовался из машины длинноногими загорелыми флоридскими девчонками. Ну ничего, уж квартиры-то наверняка оборудованы кондиционерами, подумал Тодд, останавливаясь перед дверями квартиры 3-А и с трудом переводя дыхание.
Дверь оказалась заперта, и Тодду пришлось довольно долго стучать, прежде чем Рурк отозвался. При виде приятеля его загорелое лицо расплылось в широкой улыбке.
– Ну, наконец-то!.. – воскликнул он. – Я ждал тебя еще утром.
– Что я, по-твоему, робот, чтобы гнать без передышки? – Тодд огляделся по сторонам. – Здесь что, нет кондиционера? Или ты его выключил, чтобы подразнить меня?
В квартире было еще жарче, чем на лестнице, хотя это и казалось невозможным. И отсутствие вентиляции было всего лишь одним, причем далеко не самым главным недостатком их нового жилища. Оглядывая его, Тодд понял, что сбылись самые худшие его опасения. Это была не квартира, а самая настоящая крысиная нора, причем назвать ее так мог только человек прекрасно воспитанный и очень, вежливый. Тодд, во всяком случае, был уверен, что ни одна уважающая себя крыса не поселилась бы здесь ни за какие коврижки.
– Что за дерьмо, Рурк?.. – мрачно спросил Тодд, покосившись на скрипучий вентилятор под потолком, который лишь смешивал горячий влажный воздух с запахами нестиранных носков и недоеденной пиццы. Он имел в виду квартиру, но Рурк его не понял.
– Извини, – сказал он, – я был в душе.
И действительно, волосы у него были мокрыми, одно плечо – в пене, а вокруг бедер было намотано хорошо знакомое Тодду по общежитию полосатое махровое полотенце, весьма похожее по расцветке на американский флаг и даже однажды выполнявшее эту функцию по случая инаугурации очередного президента.
– А я уже решил, что у тебя женщина, и мне придется куковать на лестнице, пока вы не натрахаетесь, – сварливо сказал Тодд, разглядывая гостиную. Кроме крошечного стола и нескольких табуретов в стиле «картофельный мешок», никакой мебели здесь не было. В углу за прорванной пластиковой занавеской помещалась кухня, состоявшая из раковины и стоявшей на низкой тумбочке электроплитки.
– Иди лучше взгляни на это!.. – Схватив Тодда за руку, Рурк толкнул дверь в соседнюю комнату и потащил приятеля за собой.
Тодд был так сердит, что почти не сопротивлялся. Единственное, о чем он был способен думать, это о том, как посмел Рурк истратить деньги – свою и его долю – на такое убожество! Что ж, если договор найма уже подписан, он может съесть его с маслом или без масла – по своему выбору. Тодду было наплевать – он твердо решил, что платить за такую квартиру не будет. Несомненно, только приступом слабоумия – или затяжным похмельем – можно было объяснить, что Рурк польстился на эту развалину.
– Черт бы тебя побрал, Рурк! – прорычал Тодд. – Какого черта!..
Вторая комната оказалась совсем небольшой. В ней стояли две полутороспальные кровати, одна из которых прогибалась под тяжестью вещей Рурка, большая часть которых была еще не распакована. Вскрыты были только одна или две коробки с одеждой и бельем.
На другой кровати Рурк спал и… работал. Тодд с удивлением рассматривал компьютерный монитор и клавиатуру, которые поместились на подушке. Рядом, на полу, стояли системный блок и принтер.
– Ты купил компьютер?! – воскликнул Тодд. – Когда?!
Оба приятеля мечтали о компьютерах даже сильнее, чем некоторые девушки мечтают о муже-миллионере, но Рурк почему-то не сообщил о своей покупке ни слова.
– Это на него ты угрохал все наши деньги? – уточнил Тодд.
– Мне подарил его мой дядя по случаю окончания университета, – сообщил Рурк театральным шепотом. – А теперь заткнись и иди сюда, только скорее!
Недоумевая, Тодд повернулся к стене, в которой зияла квадратная дыра. Когда-то здесь была дверь, но сейчас она стояла рядом и как будто подпирала стену, чтобы та не упала. За деформированной дверной коробкой находилась ванная комната. Она была совсем небольшой и отличалась от общей ванной в общежитии студгородка лишь тем, что в последней – несмотря на плевки табачной жвачки на полу, плесень в душевых и неведомо чьи полотенца на холодных трубах-сушилках – было значительно чище.
Но еще сильнее, чем состояние раковины и унитаза, подействовал на Тодда вид друга, который, сбросив на пол патриотической расцветки полотенце, снова шагнул в душ. Стоя под струйками воды, он пристально смотрел за окно, забранное алюминиевыми жалюзи.
– Послушай, откуда у тебя дядя? – спросил Тодд. – Ты никогда про него не говорил! Он что, настолько богат, что может…
– Ты идешь или нет? – нетерпеливо перебил Рурк.
– Я не полезу с тобой в этот грязный душ, – едко сказал Тодд. – Что я тебе – гомик? И вообще – кончай валять дурака! Объясни лучше…
– Слушай, я тебе все объясню, только потом, а сейчас перестань болтать и иди сюда. Скорее, пока они не ушли!
Его волнение передалось Тодду, и он почувствовал себя заинтригованным. Забыв о раздражении, он сбросил одежду и шлепанцы и, встав под душ рядом с Рурком, с любопытством заглянул в щель между пластинами жалюзи.
Из окна ванной комнаты открывался отличный вид на плоскую крышу небольшого двухэтажного домика, стоявшего по соседству. На крыше, вытянувшись на надувных матрацах, принимали солнечные ванны три совершенно голые девицы. Их загорелые тела, покрытые маслом для загара, так и блестели на солнце. Пока Тодд обалдело таращился на них, одна из девиц перевернулась на спину и принялась смазывать маслом торчащие в разные стороны груди.
– Ее зовут Эмбер, – шепнул приятелю Рурк.
Эмбер не спеша втирала масло в соски. Они были у нее большими и красными, как клубничины, и Тодд судорожно сглотнул.
– Ты с ними знаком?
– Теперь – да. То есть я знаю всех трех по именам; иногда мы даже болтаем о всякой ерунде, когда встречаемся на автостоянке за домом. Они танцуют в ближайшем стрип-клубе.
Тодд снова сглотнул. Теперь он понял, откуда в этих девицах столько томной чувственности. С самого первого взгляда ему было ясно, что перед ним не обычные студентки. Тела у этой троицы были по-настоящему… живописны. Правда, он подозревал, что сиськи у них все-таки не настоящие, но кого это волнует?
– Ту, у которой выбрит лобок, зовут Звездочка, – снова шепнул Рурк. – Она обрабатывает его специальной пудрой с блестками, и в финале ее номера он начинает сверкать что твое звездное небо.
– Ты не врешь?
– Богом клянусь! Звездочка садится на корточки, а осветитель направляет прожектор прямо туда…
– Вот черт!
– А брюнетку зовут Мария Катарина.
– Странное имя для стриптизёрши!
– Вовсе нет. Она выходит на подиум в одежде монашки. Сначала она раздевается под музыку, а потом берет четки и начинает…
– Молчи, ничего не говори! – перебил Тодд. – Я хочу увидеть это своими собственными глазами! – Брюнетка лежала лицом вниз на своем банном полотенце, и Тодд причмокнул губами. – Ты только посмотри на эту попку!
– Я уже видел, – усмехнулся Рурк. – Похожа на «валентинку», верно? Откровенно говоря, я к ней неравнодушен. Кстати говоря, из всех троих Мария Катарина самая общительная.
– Они загорают здесь каждый день?
– Да, кроме воскресений. В субботу вечером они работают, а по воскресеньям отсыпаются.
Эмбер тем временем закупорила флакончик с маслом и, снова вытянувшись на матрасе, широко развела ноги, чтобы солнечные лучи попадали на внутреннюю поверхность бедер.
– Вот это да!.. – простонал Тодд. – Хотел бы я оказаться где-нибудь между!
Рассмеявшись, Рурк вышел из душа.
– Мне кажется, тебе надо минут пять побыть наедине со своей Мамашей Правой и ее дочерьми, – сказал он, поднимая с пола полотенце.
– Хватит и минуты, – отозвался Тодд.
Когда Тодд снова вернулся в маленькую спальню, Рурк сидел на кровати, скрестив ноги и расслабленно опираясь спиной о стену. На коленях у него лежала компьютерная клавиатура. Поглядев на приятеля, Рурк ухмыльнулся.
– Ну, что ты скажешь о нашей новой квартире теперь?
– Отличное место! – с воодушевлением ответил Тодд. – Я бы не променял его на номер в самом шикарном отеле!
7
Дюваль-стрит – название шоссе, на которое путешественники попадают при пересечении границы штата Флорида
18
Отложив в сторону рукопись, Майкл Стротер задумчиво отпил глоток лимонада, который он приготовил из только что выжатых лимонов. Сегодня он решил немного отдохнуть от своих реставрационных хлопот. Накануне вечером Майкл покрыл окончательно расчищенную облицовку камина первым слоем лака. Лак был на основе летучего растворителя, но Майкл знал, что на влажном воздухе лак сохнет дольше, и не хотел спешить.
Во всяком случае, именно так Майкл ответил на вопрос Паркера, почему он сегодня «бездельничает».
На самом деле Майкл, конечно, не бездельничал. Все утро он проработал в саду. Из «солярия» Паркеру было хорошо видно, как его друг ползает по клумбам на четвереньках и рыхлит землю маленькой ручной тяпкой. Покончив с этим, Майкл подмел веранду и вымыл выходившие на крыльцо окна. В полдень он приготовил обед, но поесть Паркер так и не собрался.
Сам Паркер большую часть дня писал, точнее – переписывал некоторые главы, и сейчас ему не терпелось узнать, что скажет о них Майкл.
Мнением друга он дорожил. Когда Майкл критиковал его за ошибки и погрешности стиля, Паркер старался не заводиться и сдерживался, как мог, хотя частенько ему хотелось послать Майкла куда подальше вместе с его занудством. Даже если «разбор полетов» заканчивался ссорой, при работе над окончательным вариантом Паркер старался учесть все его замечания, которые неизменно оказывались справедливыми.
Больше всего Паркера злило, что Майкл никогда не торопился высказывать свое суждение вне зависимости от того, было ли оно благоприятным или нет. Тогда, томясь неизвестностью, он принимался всячески изводить и подначивать друга, однако это, как правило, не приносило желаемых результатов. Напротив – не на шутку разобидевшись, Майкл уходил к себе в комнату и сидел там до тех пор, пока Паркер не успокаивался и не приносил ему свои извинения.
Но сегодня Майкл просто превзошел самого себя, причем молчал он, скорее всего, только для того, чтобы хорошенько досадить своему подопечному. Паркер, однако, не склонен был поддаваться на провокацию и упрямо кусал губы, пока Майкл не торопясь перелистывал рукопись в третий раз, то и дело останавливаясь, чтобы перечитать какой-то абзац, покачать головой или с сомнением хмыкнуть. В эти минуты он больше всего походил на старого сельского врача, который, слушая многочисленные жалобы мнительного больного, в задумчивости тянет себя за ус или теребит нижнюю губу.
Спектакль этот длился не меньше четверти часа. Наконец Паркер сдался.
– Может, хватит дурака валять? – сварливо осведомился он. – Будь добр, перестань хмыкать и выскажись по-человечески!..
Майкл посмотрел на него с таким видом, словно совершенно забыл о его существовании. Это тоже было частью спектакля, и Паркер нетерпеливо побарабанил по столу костяшками пальцев:
– Ну, я жду!
– На мой взгляд, ты слишком часто используешь словосочетание «черт побери» и прочие производные.
– И об этом ты думал целых пятнадцать минут?! – взорвался Паркер. – Неужели тебе не пришло в голову ничего более умного?
– Но я не мог не заметить очевидного!
– Я знаю, что молодые люди предпочитают совсем другие слова, но не могу же я писать как есть! Хотя сейчас это, кажется, модно… Современные авторы как с цепи сорвались – каждый старается перещеголять другого по части нецензурных выражений.
– Ты мог бы последовать их примеру.
– Не мог. Хотя бы потому, что я не такой, как они.