Заводной апельсин (др. перевод)
Шрифт:
– Ноги-ноги-ноги!
– Куда? – спросил Рик, у которого litso было как у лягушки.
– Да так, поглядим просто, что там происходит в стране великих возможностей, – ответил я. Но при этом, бллин, я ощущал ужасную скуку и какую-то вроде как безнадежность, причем это уже не в первый раз так бывало за последние дни. Я повернулся к ближайшему hanyge – он сидел на бархатном сиденье, которое вкруговую шло вдоль стен zavedenija, к тому то есть, кто бормотал v otpade, и vrezal ему – хрясь, хрясь, хрясь – в puzo. Но он ничего не почувствовал, бллин, и продолжал
Пошли сперва по бульвару Марганита, ментов видно не было, поэтому, когда нам встретился starikashka, который как раз отошел от киоска, где он покупал газету, я сказал Бугаю: «Давай, Бугаек, прояви способности, коли желаешь». Все чаще и чаще в последнее время я только отдавал распоряжения, а потом отходил назад поглядеть, как их выполняют. Ну, Бугай vrezal ему – бац, бац, бац, – другие двое повалили и с хохотом принялись пинать, а потом мы дали ему уползти, стеная и голося, к месту проживания. Бугай говорит:
– Как насчет стаканчика чего-нибудь покрепче для sugreva, а, Алекс? – Потому что мы были уже совсем близко от бара «Дюк-оф-Нью-Йорк». Другие двое закивали – да, да, – а сами на меня смотрят, дескать, как я к этому отнесусь. Я тоже кивнул, и мы двинулись. Заходим, сидят те же старые ptitsy, или, по-нашему, sumki или babushki, про которых в начале было, и сразу же они завели свое:
– Добрый вечер, ребятки, дай Бог вам здоровья, мальчики, и какие же вы чудные, и какие хорошие, – а сами ждут, когда мы скажем: «Ну, что девушкам заказать?» Бугай позвонил в kolokol, и пришел официант, на ходу вытирая rukery о griazni фартук.
– Капусту на стол, ребята! – скомандовал Бугай, звякнув вынутой из карманов горстью монет. – Виски для нас и то же самое старым babushkam. Годится?
А я говорю:
– К черту. Пускай на свои пьют. – Не знаю, что на меня накатило, но в последние дни я что-то был не в себе. Какая-то злость вступила в голову, хотелось, чтобы деньги мои оставались при мне, мне их зачем-то вроде как копить приспичило. Бугай удивился:
– Что за дела, koresh? Что это с нашим Алексом?
– Да ну к черту, – скривился я. – Не знаю. Сам не знаю. С нашим Алексом то, что он не хочет швыряться деньгами, которые с таким трудом заработал, вот и все.
– Заработал? – вскинулся Рик. – Заработал? Да ведь их же не надо зарабатывать, и ты это сам лучше нашего знаешь, старина. Брать, и все тут, просто вроде как брать, да и все. – И он громко расхохотался, так что я увидел, что два или три из его zubbjev были порченые.
– Это, – проговорил я, – надо еще подумать. – Однако, видя, как эти babusi прямо аж трясутся в предвкушении бесплатной выпивки, я вроде как пожал плечами, вынул капусту из кармана, где у меня монеты были вперемешку с бумажками, и бросил – deng-deng-hrust-deng – их все на стол.
– Значит, всем виски? – сказал официант. Но я зачем-то возразил:
– Нет, парень, мне только маленькую пива. – На что Лен, озабоченно нахмурившись, отозвался так:
– Ну,
– Дай сюда! – рявкнул я и выхватил у него фотографию. Я и сам не знаю, как она попала ко мне в карман, однако я ее зачем-то собственноручно вырезал ножницами из старой газеты, а изображен на ней был младенец. Младенец чего-то там гулюкал, на губах у него пузырилось moloko, – в общем, вид у него был такой, будто он радуется всем и каждому; он был nag и весь подернут складчатым жирком, потому что это был очень упитанный младенец. Тут начались smeshki, попытки вырвать у меня фотку, так что пришлось снова рявкнуть, выхватить у них этот кусок газеты, после чего я разодрал его на множество мелких обрывков, которые снежинками полетели на пол. Тут подоспело виски, и babushki опять принялись нас благословлять, желать нам здоровья и долголетия, провозглашая нас всяческую хвалу и прочий kal. А одна из них, вся морщинистая и без единого зуба во ввалившемся rtu, сказала:
– Не надо рвать деньги, сынок. Если они не нужны тебе, отдай друзьям, – что с ее стороны было очень смело. Но Рик ей ответил:
– Это вовсе не деньги были, babushka. Это была картинка с младенчиком-симпампунчиком.
А я говорю:
– Просто я что-то уставать стал, вот и все. А что младенец – так это сами вы младенцы, вся ваша kodla. Все бы вам хихикать да насмехаться, а если бить людям morder, так только трусливо, когда вам не могут дать сдачи.
– Гляди-ка ты, – отозвался Рик, – а мы-то думали, что как раз ты у нас по этой части и есть главный vozhdd и учитель. Ты просто заболел, видать, вот и все, koresh.
Я поглядел на стакан помойного пива, стоявший передо мной на столе, и, чуть не blevanuv, с возгласом «Аааааааах» вылил всю эту пенистую вонючую motshu на пол. Одна из старых ptits даже привстала:
– Сам не пьешь, зачем же продукт портить?
– Слушайте, koresha, – сказал я. – Что-то я сегодня не в духе. Почему, отчего – я и сам не знаю, но ничего не попишешь. На дело нынче пойдете сами, втроем, а я otstiogivajuss. Завтра встретимся там же, в то же время, и надеюсь, что настроение у меня будет получше.
– Надо же! – сказал Бугай. – Жалко, жалко. – Но мне-то видно было, как заблестели его glazzja, потому что нынче ночью он будет у них главным. Власть, власть, всем нужна власть. – А может, отложим на завтра? – неохотно проговорил он. – Ну, в смысле, что на сегодня планировали. Krasting в лавке на Гагарина-стрит. Ты бы там здорово pripodnialsia, koresh.
– Нет, – сказал я. – Ничего не откладывайте. Действуйте сами, по своему усмотрению. А теперь, – вздохнул я, – все, ухожу. – И я поднялся со стула.