Завоеватель сердец
Шрифт:
И когда такая возможность наконец представилась, герцог быстрым шагом двинулся вперед, крепко сжимая в руке копье; он изо всех сил ударил медведя в то место, где шея соединялась с плечом. Удар вышел великолепным, но в самый последний момент зверь отпрянул в сторону, нанеся передней лапой смертельную рану их гончей, и копье отклонилось в сторону, пронзив медведю плечо. Когда же острие погрузилось в плоть, раздался громкий треск, возвестивший о том, что древко сломалось. Наблюдавшие за схваткой мужчины испустили негромкий судорожный вздох. Герцог же громко выругался и отпрыгнул назад, отбрасывая в сторону бесполезное древко. На земле лежала ветка, и он, споткнувшись об нее, неловко упал, а медведь, в мгновение ока освободившись от стаи гончих, стремительно ринулся на герцога.
В этот жуткий миг Рауль, молниеносно бросившись наперерез зверю, чтобы оттеснить его от Вильгельма, еще успел заметить, что ни один из мужчин, стоявших позади него, не сделал и попытки прийти на помощь герцогу.
Юноша бежал изо всех сил, уже понимая, что не успевает. Но тут его обогнала одна из гончих и, подпрыгнув, вцепилась клыками в плечо медведя, тот на мгновение приостановился. Именно эта заминка позволила Раулю встать между зверем и герцогом. Вильгельм одним прыжком вскочил на ноги, срывая охотничий нож с пояса, но именно Рауль нанес последний удар, разящий и смертельный.
– Назад, монсеньор! Назад! – закричал он.
Медведь, качнувшись вперед, обрушился на землю, а из ноздрей и пасти у него хлынула кровь.
К ним поспешно подбежали остальные. Они на самом деле колебались, или же ему лишь показалось, что специально медлили? Машинально вытирая собственное копье, Рауль смотрел, как Ги Бургундский восторженно обнимает Вильгельма. До слуха юноши донеслись его слова:
– Кузен, кузен, зачем вам понадобилось так рисковать самому? Раны Христовы! А если бы зверь добрался до вас?
А Рауля охватило безудержное желание расхохотаться. Он, переводя дыхание после отчаянного бега, отошел от группы мужчин, обступивших герцога; юноша еще не оправился от потрясения, которое возникло при виде его повелителя, оказавшегося беспомощным перед лицом неминуемой смерти. Нетвердой рукой Рауль вытер пот со лба, злясь на себя за то, что его, оказывается, так легко вывести из равновесия. А потом он увидел, как Вильгельм отодвинул Бургундца в сторону, словно хозяин, убирающий с дороги надоедливого щенка, и быстрым, но уверенным шагом направился в сторону юноши.
Герцог оказался рядом с Раулем прежде, чем тот успел пошевелиться.
– Прими мою благодарность, Рауль де Харкорт, – сказал он и протянул юноше руку в дружеском жесте. Глаза его внимательно осматривали лицо Рауля, а уголки губ дрогнули и поползли вверх в улыбке.
Слова застряли у Рауля в горле. Он часто мечтал о том, что скажет герцогу, если тот выделит его из толпы собратьев, но теперь, когда этот момент настал, понял – лишился дара речи. Быстро взглянув на Вильгельма, юноша выпустил копье и, упав на колено, поцеловал руку герцога.
Вильгельм оглянулся, словно для того, чтобы убедиться, что их никто не слышит, и вновь перевел взгляд на склоненную голову Рауля.
– Ты – тот самый рыцарь, что бережет мой сон, – сказал он.
– Да, монсеньор, – только и смог пробормотать в ответ Рауль, спрашивая себя, откуда герцогу это известно. Выпрямившись, юноша вымолвил то, что в этот момент представлялось ему самым важным: – Монсеньор, ваше копье… оно не должно было сломаться.
Вильгельм коротко рассмеялся.
– Изъян в древке, – обронил в ответ.
– Сир, умоляю вас: поберегите себя! – жарко прошептал Рауль.
На мгновение его глаза встретились с проницательным взглядом герцога. Тот коротко кивнул и вернулся обратно к группе охотников, наблюдавших за тем, как свежуют и разделывают медвежью тушу.
Глава 3
После охоты на медведя Рауль ощутил усилившуюся враждебность в окружающем воздухе, враждебность, на сей раз направленную против него самого. Мужчины, недовольно кривясь, разглядывали досадную помеху; юноша испытал сомнительное удовлетворение, осознав, что заговорщики – если только они и впрямь были заговорщиками, а он не поддался собственному воображению, сыгравшему с ним злую шутку, – считают его препятствием для успешной реализации собственных планов. Отныне юноша взял себе за правило держать ухо востро, а кинжал – под рукой. И когда во время охоты на оленя мимо его головы просвистела стрела, Рауль решил, что кто-то просто промахнулся, неверно взяв прицел, но, оступившись однажды на верхней площадке лестницы и только по счастливой случайности не загремев вниз, юноша убедился: кто-то всерьез вознамерился устранить его. На второй ступеньке лежал рулон шерсти, который размотался, когда он наступил на него. Рауль был почти уверен, что его подложили туда специально; следовательно, недоброжелатели уже пронюхали о ночных бдениях юноши. Рауль всегда первым спускался по лестнице утром и, не остановись он тогда на верхней площадке, прислушавшись к голосу интуиции, наверняка кубарем скатился бы вниз по лестнице, сломав себе если не шею, то уж руку или ногу точно.
Посему он ничуть не удивился, получив как-то вечером, перед самым ужином, предостережение от Гале, сказанное едва слышным шепотом. Шут, скрестив ноги, сидел на полу и жонглировал бараньими костями, но, когда мимо проходил Рауль, произнес, не поднимая головы и не шевеля губами:
– Не пей вина нынче вечером, кузен!
Рауль услышал его, однако не подал виду. За ужином он ухитрился выплеснуть содержимое своего рога на тростник под столом, улучив момент, когда взоры всех присутствующих были обращены на шута, выделывавшего акробатические трюки своими нескладными конечностями. Потом юноша притворился, будто пьет из пустого рога и, наблюдая за соседями из-под полуопущенных век, заметил, как ему показалось, удовлетворенное выражение на лице Гримбо дю Плесси. На виске юноши неприятно забилась жилка, Рауля охватило дурное предчувствие, настолько сильное, что его чуть не стошнило, а ладони похолодели и покрылись потом. Он содрогнулся от озноба, решив, будто всему виной гуляющие по зале сквозняки. Язычки пламени от свечей трещали и колыхались под порывами внезапного ледяного ветра, отбрасывая по сторонам трепещущие тени. В их неверном свете лица мужчин выглядели зловеще; коленца и выходки Гале моментально обрели сверхъестественную окраску, а его пронзительный голос зазвучал жутко и таинственно. Раулю отчаянно хотелось, чтобы шут остановился; юноше казалось, будто над несчастным домом нависло страшное бедствие. Но, стиснув зубы, он заставил себя присоединиться к разговору за столом, с отвращением сознавая, как далеко ему до того хладнокровного, неустрашимого воина, коим он всегда хотел стать.
После ужина герцог поднялся в свою опочивальню в сопровождении Ги, который ласково обнял его за плечи. От звуков беззаботного смеха Бургундца у Рауля мороз пробежал по коже; он смотрел вслед мужчинам, бессознательно стиснув пальцами тонкий конец рога. Юноша был твердо уверен в том, что именно так смеются предатели.
Сосед по правую руку Рауля зевал во весь рот. Веки мужчины отяжелели, а глаза закрывались; его клонило в сон. Заплетающимся языком он пожаловался на тяжелый день, проведенный на охоте, и словно пьяный упал лицом в тарелку. Оглядевшись по сторонам, Рауль подметил, что и остальные рыцари одурманены. В горле у него внезапно пересохло. С другого конца комнаты на него пристально смотрел Гримбо дю Плесси. Юноша поднялся, покачнулся и едва не упал, после чего нетвердой походкой направился к лестнице.
Гримбо с улыбкой загородил ему дорогу.
– Сторожи на совесть, друг того, у кого нет друзей, – издевательски напутствовал он юношу.
Кто-то злорадно захихикал. Рауль заморгал, словно сова, попавшая из темноты на яркий свет, и провел рукой по глазам.
– Да, – тупо повторил он. – Сторожить… сторожить хорошо. Я буду… сторожить хорошо, Гримбо… дю Плесси.
Гримбо расхохотался и отступил в сторону, давая ему пройти. Рауль, поминутно спотыкаясь, начал подниматься по лестнице, держась рукой за натянутую веревку.