Завтра ехать далеко
Шрифт:
Мужичок стянул панаму, открыв отросшие кудри, и протер блестящее лицо. Взглянул на незнакомца чернильными глазами – теперь с толикой интереса.
– Ты княжеский поверенный? …Нет? – удивился пасечник. – Гляди, с таким умом без высокого чина жить опасно, – и на губах его на секунду показалась ехидная улыбка.
– Кто сделал это? – спросил Рэй, проигнорировав укол.
– Серый Атаман.
– Понятия не имею, о ком ты.
– Нешто не слыхал? – выдохнул он. – Иоахимом его знают.
– С этим сударем знаком лично, к сожалению,– понизив тон, ответствовал
– Яким это не по своей воле, был ему наказ сверху. От последователей Пророка. От крестопоклонников, как мы их называем.
– И давно Яким во святую веру ударился?
– Яким верит только в деньги. Веришь, не веришь, работа у него такая.
– Тем более не понимаю. Зачем церкви жечь свои же деревни?
– Чтобы доказать, что их Бог настоящий, а наши Белые Боги – нет. Хотя погоди… Якимовы лиходеи сбивчиво объясняли. Так, – поцокал он, – чтобы доказать, что мы жили неправильно, веря лишь в Белых Богов, не признавая Пророка, а потому и наша неугодная жизнь не стоила ничего. Ну и напутствие остальным, идущим за ложными богами. М-м, да, думаю, таким был смысл послания, которое нес Яким, – пояснил мужик, однако, всё еще видя непонимание на лице явившегося, прибавил: – Говоря проще, Дрягва – не церковная деревня, а забоярская. Да еще и некрещеная. Деревня Белых Богов, которая в очередной раз отказалась платить десятину. А без монастырщины – на кой мы такие нужны? Зато сейчас, глядишь, все деревни вокруг с охоткой заплатят. Сами, родимые, десятину попам понесут.
– А этот-то дом почему не сожгли? Он, видимо, жил правильно?
– В нём как раз жила семья крестовых, потому Серый Атаман его не тронул. Ему, видно, так повелели. Он ведь, знаешь, страх какой исполнительный, ежели за серебро, – с издевкой ответил крестьянин-рядович.
Рэй глядел, как пламя забирается под стреху и уже виднеется меж деревянных досок крыши. Внутри снова что-то обрушилось, гул закладывал уши. Стрелок свел губы, сурово сжав ладонь.
– Это же ты поджег усадьбу? – спросил он и тут же понял, для чего это было нужно: – Чтобы подставить Якима? Решил, что его накажут, раз он неправильно выполнил работу, уничтожив имущество нанимателей. Хороший из тебя пасечник.
Мужик не ответил, продолжал молча и безмятежно глядел на огонь. Пламя блистало в его черных глазах еще более яростно, чем наяву. Рэй спросил:
– Жители усадьбы, надеюсь, уехали до того, как всё началось? Они-то, поди, знали о предстоящем?
– Уехали, конечно, – кивнул тот, – вчера вечером. И детей с собой увели. А сегодня утром и явился Яким со своими людьми.
– Крестовые забрали твоих детей?
– Не кровных, – тоскливо ответил пасечник. – Я ютил малышню, оставшуюся без рода. Полжизни прожил с мыслью о том, что мне этот путь сама Мокошь наставила. Но крестовые сказали, что мое воспитание дурно для детей. Их, сирот, поместят в церковный приют, где обучат божьему слову, а там…
Монотонный рокот пожарища вдруг оборвался звонким криком, что пробился из глубин дома! Крестьянин вздрогнул, безразличие на лице как ветром сдуло, глаза распахнулась, забегали, он не поверил, мысленно убеждая себя, что ему лишь послышалось. Но Рэй слышал тоже и обратил на него гневный взгляд:
– Что, пасечник? Не посчитал нужным проверить, что в усадьбе никого не осталось, прежде чем поджигать?!
– Да я, я ж оглядел… – враз потерявшись, молвил он. Подавался к пожарищу, да жглось оно так, что и не подступишься. – Слово даю, сам видел, они же все уехали, я…
Рэй, не слушая мычание пасечника и толком не отдавая отчета в своих действиях, взял с места к дому! Остановился у высоких распашных дверей. Уверенная хватка – высокие створки разлетелись в стороны. Взгляду открылось пылающее чрево: капилляры пунцовых углей пульсировали в древесине, нагретый воздух рябил.
***
Рокот пламени нарастал. Внутри то и дело происходили обрушения, из окон рвались огненные щупальца. Этот странный муж в зеленом жилете и кровавой рубахе, явившийся к ночи, находился в доме уже несколько минут. Пасечник взирал на пожар, а рыжее пламя злорадно плясало, отражаясь в его глазах.
Сердце рвалось от ужаса, пасечник то и дело решался последовать за незнакомцем, да балка вдруг рухнула с грохотом, а из входных дверей вырвался густой рой горячих искр. Медленный глубинный треск прокатился по верхним этажам, несущие конструкции стонали и покачивались, и страшно даже думать, какая температура к этому моменту накопилась внутри. Пасечник схватился за голову, лишь теперь начав понимать, что сотворил: в своей малодушной мести он обрек на смерть одного невинного, вслед за которым в пламени грозила угаснуть и вторая жизнь. Но кто же он такой, этот сударь, что бросился в огонь без оглядки?! Откуда он здесь?
И вдруг пасечнику всё стало ясно. Он бухнулся на колени:
– Сварог прародитель, Отец Небесный, славен будь! Святый огонь в душе пусть пылает. Очисть ее от скверны, глаза закрывающей, путы накладывающей. Да будет воля Твоя надо мной в жизни и до самого конца неизменного. Защити ратника, посланца своего! Не дай огнем огонь опалить. Моим животом плату прими!
Пылкая молитва оборвалась волной отдающего в самое сердце хруста: дом задрожал! Балки захрустели, загрохотали, стена восточного крыла выгнулась наружу, готовая рухнуть в любую секунду.
Могучий удар вышиб изнутри слюдяное стекло первого этажа! Из окна вырвалась струя пламени, а за следом ней нечто вышвырнуло из пылающего нутра тело светловолосого мальчишки. Герой оперся ладонями на раскаленные угли подоконника. Толчок – и ледяная земля ударила в грудь. После горнила, из которого тот выбрался, воздух снаружи ощущался морозным.
Треск и грохот! Крыша правого крыла провалилась, утягивая за собой и центральный, а следом и левый навесы. Рэй подхватил мальчика с земли, попытался убраться из-под обвала, но ноги предали, земля вихляла словно нестойкая качель. И тут кто-то крепко схватил под плечо.