Завтра нас похоронят

Ригби Эл

Мысль о том, что ему предстоит рассказать обо всем этом Гертруде Шённ, заставила крепко сжать кулаки. Он не успел. Он не предугадал. Он допустил то, чего не было вот уже шесть последних лет. Этих детей просто вырезали, как вырезают злокачественные опухоли… да, именно так называл охоту на детей министр Свайтенбах. Злость заполнила его разум настолько, что казалось там уже не осталось места ни логике, ни осторожности. И когда из канавы навстречу выбралась шатающаяся фигура, Байерс не вынул пистолета. Он просто поднял голову и стал ждать, пока

человек приблизится.

— Вилл…

Незнакомец подошёл, и Байерс наконец смог узнать его. Николас Старк, Красная Гроза, стоял и смотрел на него помутившимися от боли глазами. Лицо было разбито и залито кровью, свитер и старые джинсы порваны.

— Чёрт возьми, Вилл… — откашлявшись, мужчина схватился за его плечо, чтобы не упасть. — Это были военные. Они забрали их. Нужно догнать. У тебя есть машина?

Вильгельм Байерс молчал. Он по-прежнему сжимал в левой руке топор. Старк неожиданно увидел его и попытался усмехнуться:

— Твои методы изменились со времени нашей дружбы? Ты ведь всегда любил стрелять.

Стройная цепочка умозаключений, пугающих и так долго отгоняемых, наконец отчетливо выстроилась в голове начальника Управления по Особо Важным Делам. Всё было ясно. Красная Гроза делает лишь то, зачем его наняли. Странное появление здесь. Глупая ложь о потерянной памяти, чтобы заслужить доверие детей и его, Байерса. Пара красивых поступков, Коты ведь наверняка получили приказ его не убивать. Попытка заполучить оружие. А теперь, когда она провалилась, он избавился от детей и…

— Что ты делаешь?

Подойдя вплотную, Байерс резко толкнул его, и Старк рухнул навзничь на траву. В следующий миг начальник Управления уже поставил сапог на грудную клетку, надавливая — пока не сильно, по-прежнему не произнося ни слова.

— Вилл! — гримаса боли исказила лицо Ника. — Ты рехнулся? Надо идти за детьми!

Валет уже полностью вытеснил Байерса, и даже собственное имя показалось чужим.

— Зачем ты так поступил, Ник? — он прижал его к земле сильнее и услышал хриплый стон боли. — Как ты мог им продаться? Какое у тебя задание? Разделать этих детей на органы?

На мгновение Старк замер. Они посмотрели друг другу в глаза.

— Знаешь, — утвердительно прошептал он. — Что ж… тогда ты должен знать, что это не так, Вилл. Я друг. — Он дёрнулся, но безуспешно. — И не будь идиотом! Ты тратишь время, а моя Вэрди…

— Замолчи, — процедил сквозь зубы Байерс. — Ты зря сюда заявился. С такими, как ты, я поступаю всегда одинаково, и ни одного ещё не нашли свои.

Говоря всё это, он крепче сжимал топорище. Взгляд светлых глаз Ника, с которым они провели вместе столько лет, не давал решиться, не позволял убить так, как он убивал всегда, — холодно рубя и наслаждаясь каждым воплем жертвы и каждым треском ломаемых костей, — убивал с осознанием того, что делает это ради своего президента. Но… он никогда не делал этого с предавшими его друзьями.

Сейчас он наконец замахнулся, готовый опустить лезвие — Старк, видимо,

потерявший немало крови, не пытался освободиться — только грудь вздымалась под сапогом Байерса. Руки безвольно опустились. И всё же… впервые Вильгельм закрыл глаза, готовясь услышать хруст. Впервые опускал руки медленно, уже понимая, что первый удар получится слишком слабым, возможно, только сломает ключицу или разрубит плечо. Сорвет с губ вопль. Хотя нет… ему ли не знать, что Ник не будет кричать.

Решиться с первого раза не получилось. Топор замер в паре дюймов от лица старого друга, и тот неожиданно усмехнулся:

— Ты не изменился, Вилл. Совсем.

— А ты изменился.

Снова занёс руку. Злость и обида застилали глаза. В абсолютной тишине, повисшей между ними, ответные слова прозвучали очень отчётливо:

— Да. Только… у меня к тебе одна просьба. Когда убьёшь меня, спаси Вэрди. Пожалуйста.

Я обещал защитить…

Моментальная вспышка, ни единой мысли. Только импульс — резкий и хлёсткий, как пощёчина. Разум вернулся за долю секунды. Немыслимого физического усилия стоило ослабить новый удар, разворачивая лезвие плашмя — оно лишь прошлось по плечу Ника, оставив глубокий порез, и гулко ударилось о землю. Байерс снова всмотрелся в бледное лицо и уже спустя мгновение протянул руку:

— Поднимайся.

Ник не двигался. Из раны на плече сочилась кровь, он тяжело, с присвистом, дышал, глядя снизу вверх:

— Почему? Ты прощаешь меня?

Он не прощал. Но не мог и убить, не теперь. Валет, яростный и жаждущий крови, отступил. Байерс с трудом разомкнул пересохшие губы, каждое слова казалось выталкиваемым из глотки камнем:

— Сейчас я верю тебе, Ник. И этого достаточно.

Холодные пальцы крепко сжали его руку. Поднявшись, друг детства пошатнулся, но устоял на ногах и с неожиданной улыбкой попросил:

— Только забудь моё старое имя. Теперь меня зовут Скай.

Вильгельм попытался улыбнуться, но вышло лишь нервно искривить губы.

Они зашагали вдоль останков поезда — в сторону брошенного начальником Управления автомобиля. Это было странно — снова идти с Ником плечом к плечу и лишь на каком-то очень глубоком уровне понимать, что поступаешь правильно. Доверия не хватало, но… дружба никуда не исчезла, не исчезла даже в тот миг, когда на его стол опустился лист с донесением о «Красной Грозе».

Байерс некоторое время не решался заговорить, потом наконец спросил:

— Тебя сильно ранили? У меня есть с собой лекарства и бинты.

Помедлив, Скай ответил:

— Леон Кац чуть не сломал мне спину. Джина Кац стреляла в меня трижды. После того, как один из вагонов — тот, где дети хранили несколько газовых баллонов, — взорвался, меня отбросило волной. Коты решили, что я мёртв, и… — он внимательно всмотрелся в следы на земле, — кажется, ты спугнул их, потому что они не стали проверять, жив ли я. Что ты тут делаешь? И… наверно, это не моё дело, но почему топор?