Завтра нас похоронят
Шрифт:
Он с силой оттолкнул её, она рухнула на асфальт, но продолжала цепляться за него. Наконец он вырвался и подлетел к огнедышащему зеву подъезда, где его тут же схватили двое пожарных:
— Герр, там уже почти нет живых, и вам туда нельзя!
Одного он ударил в грудь, второго в челюсть. Но даже тогда они не выпустили его, вцепились лишь крепче, повисая на нём всем весом — кровь с разбитых губ одного капала на плечо Рихарда. А на подмогу уже бежали ещё трое, за ними семенил медик.
— Мы всё понимаем, герр, но тот, кого вы ищите, наверняка уже вышел.
— Он не мог
Пожарные переглянулись.
— В какой квартире?
В этот момент среди языков пламени и дыма показался силуэт. Он приближался и что-то нес на себе, шатаясь и пытаясь закрыться от огня. Не глядя на него, Рихард назвал номер. И увидел именно то, что и боялся увидеть, — панику на лицах пожарных.
Воспользовавшись их замешательством, он попытался опять вырваться, но не смог. В небе грянул гром. Он особенно жутко звучал сейчас, когда вот уже несколько дней на город падал снег…
Рихард обернулся. Аннет стояла возле машины, вскинув тонкую руку и сжимая кулак. Она шаталась от ветра, но стояла. И смотрела на постепенно сгущающиеся, тяжелеющие тучи. Первые капли зимнего дождя упали на затоптанный, ставший грязью снег.
Неожиданно комиссар почувствовал, что его больше не держат. Пожарные и медик обступили того, кто только что вышел из пламени, — видимо, кого-то из своих. Они наперебой что-то говорили, тянули к нему руки, удивленно улыбались… В тот же миг раздался треск — несколько балок упали крест-накрест, перекрыв путь в дом инспектора Ларкрайта. Теперь навсегда.
Огонь выл, сопротивляясь дождю, люди взволнованно переговаривались, шипела извергаемая из пожарных шлангов пена… но все эти звуки Рихард едва слышал. Он медленно опустился на колени, скользнув взглядом по группе пожарных впереди, они почему-то показались ему бесформенной горой пепла…
Осознание смерти Карла было каким-то отстранённым, будто тонкая игла, которую можно не ощущать, если не делать резких движений. Ланн закрыл глаза, упираясь ладонями в асфальт, он пытался вспомнить последний разговор — кажется, по телефону. Восстановить в памяти звучание голоса, каждую интонацию… но почему-то ему это никак не удавалось. Зато все резкие фразы, все попытки уязвить инспектора возникали в мозгу с поразительной готовностью — их было всё больше и больше, они давили так, что становилось больно дышать.
Всё то, что делало его сильным, куда-то сгинуло. От комиссара Ланна осталась только оболочка, пропахшая дымом и алкоголем. Сгибающаяся даже под тяжестью проливного дождя и не имеющая голоса.
— Комиссар…
Голос пробивался откуда-то из глухой темноты, длинная игла в груди обожгла новой болью от малейшей попытки приподнять голову.
— Герр Ланн…
По лицу по-прежнему текла дождевая вода, попадала за воротник рубашки.
— Комиссар! — чья-то рука осторожно дотронулась до его плеча, затем встряхнула.
Он слишком боялся открыть глаза… и увидеть пустоту, понять, что это прикосновение — такой же обман, как и услышанный голос. И всё же… он должен был совершить хотя бы последний храбрый поступок в своей жизни. Он поднял голову… и увидел запачканное копотью лицо инспектора
— Упали… я выносил какую-то женщину. Что случилось? Почему вы так на меня смотрите? И где моя собака?
Смерть стояла за его спиной. Но давала ещё один шанс.
— Я думал, ты погиб, — прошептал комиссар. — Прости меня. У меня никогда не будет напарника лучше. Слышишь?
Карл улыбнулся. Может быть, теперь зеленая или белая нить наконец появится и между ними? И белая. К Карвен, подошедшей и прижавшейся к своему отцу.
7. День
Это был первый спокойный день их новой жизни.
День, когда город просыпался после особенно долгой и тяжелой ночи — ночи огня, снега и дождя. Для одних это пробуждение было счастьем, для других — только погружением в новый кошмар.
Ник Старк, в прошлом Красная Гроза, сидел на больничной койке, забывая даже о ноющей боли в теле. Действие таблеток кончилось, и мир снова казался ему ясным, хотя и серым из-за облачного неба и падающего снега. Вэрди сидела рядом, не выпускала его рук из своих.
— Мне кажется, мы не закончили, Скай.
— Что именно, принцесса?
Не отвечая, она прижалась губами к его губам, и он понял, что не найдёт сил, чтобы оттолкнуть её. Никогда.
Он уже знал, что она не повзрослеет и что на них всегда будут смотреть с непониманием и страхом. Даже теперь, когда первые реабилитирующие «крысят» декреты уже появились во всех утренних газетах. Для многих Вэрди так и останется странным существом без возраста, кем-то между опасным хищником и добычей.
А для него она всегда будет принцессой.
Две светловолосых женщины сидели друг напротив друга в пустом доме Чарльза Леонгарда. Сильва упрямо сжимала подлокотники кресла. Гертруда Шённ поставила на стол локти и смотрела на свою дочь. Бледность сошла с ее лица, сменилась аккуратным сдержанным макияжем.
— Я не хочу, чтобы ты так поступала.
— Я хочу.
Гертруда Шённ нахмурилась:
— Он сделал из тебя чудовище. Он тебя изнасиловал, чтобы остаться в живых после того, как убьёт полстраны.
— Но я люблю его.
— Я твоя мать. Плохая мать, и всё же…
— Ты ошибаешься. — Тёмные глаза Леонгарда смотрели на неё в упор с фарфорового личика четырнадцатилетней девочки. — Ты мой враг. Я спала с твоим мужем. Я любила его и люблю. И я буду мстить тебе, если ты оставишь меня живой.
— Мстить? — она изогнула брови. — Я могу упечь тебя в сумасшедший дом или тюрьму.
— Пожалуйста… — Сильва подалась вперёд. — Дай мне уйти вместе с ним.
Они молчали минуту, а за окном падал снег. Наконец Гертруда Шённ кивнула и поднялась, ничего не говоря. У неё болела голова и подгибались ноги. Она хотела только одного — поехать к Вильгельму Байерсу. И напиться так, как не напивалась уже много лет.