Завтра наступит вечность
Шрифт:
– Кто искать пойдет? – хмыкнул Аскольд, хотя, по-моему, вполне мог бы помолчать в тряпочку.
Стерляжий вздохнул. Наверное, представил себе участь английских танкистов, что собирались бить Роммеля. Поняли ли они вообще, куда их занесло? Успели ли понять?
– На болотистых полях не один уже зачах, – скорбно прокомментировал я. По-моему, это была цитата, только не помню откуда. И из чьей памяти – моей или Берша?
– Остряк-самоучка. Давай шевели ногами. Отойдем от греха, поищем другое место, где можно набрать
– А потом? – спросил я.
– По колее в обратную сторону.
Так я и знал. Но убеждать Стерляжего в том, что наши шансы дойти до цели даже с полными флягами минимальны, не стал – бесполезно.
А солнце еще и не думало садиться – только опустилось немного, как воздушный шар с притушенной горелкой. Ни ветерка. До первого дуновения вечерней свежести было еще очень далеко. Аскольд, впрочем, ожил и излагал уже третью гипотезу о том, почему на Надежде водится земное зверье в соседстве с неземным. Мне давно надоело это занятие.
Мы по-прежнему плелись на юг, посматривая во все стороны, но чаще всего влево. Где-то там, в зарослях тростника, должен был протекать ручей, но теперь мы, понятно, держались от тростников подальше. Когда-нибудь они должны были кончиться.
– Грифы, – сказала Надя.
Я сощурился и поднял голову. Высоко над нами кружилась пара стервятников – вернулись старые знакомые. Э, нет, рано прилетели. Помирать прямо сейчас мы совсем не собираемся, придется вам подождать до завтра-послезавтра…
– Не там. – Надя проследила за моим взглядом. – Вон там, справа.
Над низким, очень пологим холмом дрожало горячее марево и кружились в небе черные точки, временами странно расплываясь в кляксы. Тоже птицы. Штук шесть. Скрытое холмом место определенно казалось грифам более перспективным.
– Наверное, стадо идет на водопой, – выпершил я. – Нам бы тоже… с ними. Животные знают, где можно пить.
Надя кивнула. Она тоже так думала.
– У меня во фляге осталось на донышке, – сказал я, сглотнув всухую. – Хочешь?
– Потерплю. Уже скоро, наверное. – Она улыбнулась. – Спасибо, Свят. Сказать тебе, о чем ты сейчас подумал?
– Неужели о том, что ты откажешься?
– Нет. И я очень благодарна тебе за предложение. А подумал ты о том, что жажда может даже женщину сделать логичной. Я говорю о грифах. Нет?
– Да. Ты что, телепатка?
– Это у тебя от жары, – сказала Надя. – Телепатии не существует, пора знать. Я просто… иногда угадываю.
– Лучше бы ты никогда не угадывала, – буркнул я. – Не представляла бы ценности. Сидела бы сейчас на Луне Крайней… там сколько угодно воды. Или на «Грифе»…
– Или на Земле. Плавала бы в бассейне. Большой бассейн с озонированной водой. Охлажденный дайкири на бортике…
– Во-во.
– Никогда бы себе не простила, – отрезала Надя. – Свят, тебя убить мало! Дайкири на бортике…
Все-таки правильно я сделал, что похвалил женскую логику только в уме. Я о дайкири и не заикался.
– Хорошее у тебя воображение.
– Лучше, чем хотелось бы.
– Думаешь, без тебя мы пропали бы?
– Я бы без вас пропала. Свят, помолчи, пожалуйста, мне говорить трудно.
Уважительная причина. Иначе черта с два я бы заткнулся. Почему-то все только и делают, что пытаются заткнуть мне рот. Даже Надя.
Очень скоро над пологим холмом обозначилось легкое облачко пыли. Локальное какое-то. Наверное, бредущее к водопою стадо было не очень большим и держалось кучно.
Немного напрягало то, что облачко заметно приближалось. Зебры, гну, канны – ну какое мне дело было до того, какие именно копытные двигались нам наперерез. Если бы через холм перевалили дикие верблюды, я нисколько не удивился бы. Пожалуйста! Разрешается. Хоть о трех горбах. Пусть даже плюются, если слюна у них не отравлена. Только бы не муравьи ростом с волкодава. Хотя, кажется, таковых, вопреки Обручеву, не бывает – что-то там не клеится у насекомых с крупными размерами…
Кому как, а мне нисколько не жаль.
– Ой! – растерянно воскликнула Надя. – Ты гляди!
Переваливая через холм, в нашу сторону двигалось не стадо копытных – колонна двуногих приматов.
Но не людей.
Человеком был только один из них, и он-то как раз вышагивал вне колонны – оборванный, бородатый, как Робинзон, без лохматого зонтика, зато с аристократическим стеком в руке. Он помахивал им, как дирижерской палочкой, и выкрикивал во всю силу легких:
– Раз-два!
– Три-четыре! – невнятно выла в ответ колонна волосатых нелюдей.
– Три-четыре!
– Раз-два!
– Кто шагает дружно в ряд? – грозно вопрошал человек со стеком.
– Голожопый наш отряд! – вопила колонна.
С дикцией у них было не очень. С речевым центром в небольшом мозгу, наверное, тоже. Чувствовалось, что им больше хочется лаять и подвывать. И сами они были… как бы это сказать? Возьмите крупного шимпанзе, распрямите его, слегка обрейте, стешите рубанком с лица наиболее выступающие углы, поднимите чуть-чуть лоб – получите примата, которому непонятно зачем очень хочется стать человеком, и ломится он, бедняга, в сапиенсы без достаточных на то оснований.
Впереди, исподлобья зыркая по сторонам, выступали матерые самцы, сзади тащилась мелочь – самки и молодежь. Но даже самый рослый самец не достал бы макушкой до плеча человека со стеком. В первую минуту он показался мне гигантом – теперь я видел, что он невысок.
– Твою бабушку! – ахнул потрясенный Аскольд. – А ведь это австралопитеки!
Стерляжий его не услышал. Отчаянно пыля, путаясь ногами в сухой траве, он бежал к бородатому Робинзону со стеком и орал громче, чем вся австралопитечья банда: