Завтра наступит вечность
Шрифт:
– Змей хитрый, – без приязни, но с уважением сказал Аскольд.
А Надя просто меня расцеловала.
– Свят, тебе кто-нибудь говорил, что ты гений?
– Я это знаю, – скромно ответил я. – Но если ты скажешь еще раз, большой беды не будет.
Перенастройка не отняла много времени. И во второй раз Врата открылись именно туда, куда я хотел. Это было опять поле, но поле, до самого горизонта заваленное бытовым и промышленным мусором, утрамбованным гусеницами бульдозеров, и только
Не пасторальный ландшафт, конечно. Зато очень близко к искомой временной точке. Судя по подтаявшему снежку на кучах мусора – февраль, может быть, март. Отвинтите мне голову, если не того года, что нам нужен.
На Надежду мы отправились в январе…
– Входите по одному, – сказал я, склонившись над блоком управления. – Только оружие советую оставить здесь. Вышли со свалки бомжи с «абаканами»… Тогда уж лучше въехать в город на танке, жаль, горючего мало. Надя, дай сюда автомат. Иди первая.
За Надей двинулся Аскольд, затем Стерляжий. Кажется, он хотел покинуть планету последним, как капитан покидает тонущий корабль… Хотя почему тонущий? Мы еще вернемся на Надежду.
– Свят, поторопись.
Я посмотрел на них и покачал головой:
– Я остаюсь.
– Что?
– Я останусь здесь, – повторил я, – и выйду на Землю в другом месте и немного в другое время.
И заметил, как напрягся Стерляжий.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Только то, что сказал. Привратник – мой. Только мой. Ни на какую премию от Корпорации я его не променяю.
– Ты работаешь на Корпорацию! – рявкнул мой босс. Бывший босс.
– Верно. Но я сподвижник, а не наемный работник и уж тем более не раб. Я ничего не подписывал и не давал никаких обещаний. Ты сам говорил мне, что работать надо на себя, а не на дядю. Ты говорил: кто не умеет работать на свой успех, тот будет работать на успех других. Я с тобой согласен. Ты говорил: то, что выгодно тебе, выгодно и Корпорации. Я выполнил то, на что подряжался, и выполнил успешно. Я больше ничего не должен Корпорации. Будь последователен до конца.
Стерляжий был последователен, только по-своему:
– В твоих интересах отдать Привратник. Ты просто не понимаешь этого.
– Да? – Я рассмеялся.
– Да!
– А что в твоих насущных интересах, Вадим? Успешно завершить миссию, получить от Корпорации конфетку, укрепить свои позиции в совете директоров?
– Может быть. А в твоих насущных интересах – выжить, просто выжить. Корпорация – это защита. Броня. Дот. Ты ничем не защищен. Владеть Привратником – это больше, чем владеть ювелирным алмазом весом в центнер. Владельцы таких ценностей долго не живут, ты это понимаешь?
– Как не понять…
– Тогда отдай то, что тебе не принадлежит. Отдай не ради Корпорации – ради себя. Я обещаю ни словом не обмолвиться об этом инциденте.
– Я тоже, – сказала Надя.
– И я, – кивнул Аскольд.
Самое интересное – я им верил. На одну секунду я даже ощутил нечто вроде легкой тени сомнения, словно перед прыжком в незнакомую воду – достаточна ли глубина, нет ли на дне разлапистых коряг, готовых сделать харакири неудачливому ныряльщику? И вообще вода ли подо мной? Может, кислота?
Поздно. Я уже прыгнул.
– Зато ты будешь меня презирать, – сказал я Наде. – Нет, родная, меня это не устраивает, а шаг уже сделан, фарш не провернуть назад. Привратник принадлежит мне. Я его не отдам.
Кажется, сказано было ясно. Но меня продолжали уговаривать, как будто это занятие могло к чему-нибудь привести.
– У тебя один разумный выход, Свят, – сказал Стерляжий, утирая со лба пот. – Ты должен его видеть. Пусть ты шалопай, но не дурак же…
– Я его вижу. Вижу там, где не видишь ты. Ты слишком долго работал на Корпорацию, Вадим, у тебя глаз замылился.
– Вот как?
– Именно так. Мы рабы, которым внушили, что они свободны, и укрепили внушение доверием и деньгами. Это так просто – поверить, что ты свободен. Кто не смог поверить, тот давно утонул в коллекторе, не правда ли? Мы все рабы, даже ты, Вадим. Ты просто старший из рабов. – Я уже кричал им в лицо. – Никто не свободен! Почти никто. Там – рабы в масштабах государства, здесь – в масштабах Корпорации. В чем разница? Во внушении? В фиговом листке демократии? В оплате? В длине поводка и размерах миски? И я еще должен ощущать себя избранным! А подите вы все!.. Не хочу я верить в свою свободу и быть преданным рабом, псом цепным! Корпорация обойдется без меня!
– Хочешь сам стать рабовладельцем? – нехорошо улыбаясь, спросил Стерляжий.
Я расхохотался и сразу пришел в себя. Довольно патетики, и совершенно незачем так орать.
– Представь себе, не очень хочу. А придется. Какая у меня альтернатива, Вадим? Быть рабовладельцем, быть рабом или не быть вообще. Физически не существовать. Я выбираю наименьшее зло.
– Лично для себя?
– У вас тоже есть выбор, – сказал я.
Они топтались как бы в нерешительности – вроде бы на месте, а на деле мало-помалу подбираясь на расстояние прыжка.
– Не надо героики. – Я шевельнул стволом «абакана». – Два шага назад. Будет глупо, если я вас перестреляю, не успев сделать предложение.
Они застыли на месте, как приклеенные. Только Стерляжий перемялся разок с ноги на ногу, но уже не делал попыток приблизиться.
– Два шага назад! До двух считать умеете?
Они повиновались.
– Ты такой же, как Песков, – сказала Надя, как плюнула.
Вот тебе и справедливость. Был бы я таким, как он, меня никто не стал бы оскорблять. Некому было бы.