Завтра наступит вечность
Шрифт:
– Скройся, не мешай!
Мало-помалу успокоившись, велев остальным не пялиться на меня, а вести наблюдения за местностью на предмет явления плиоценовых крокодилов и прочих безобразий эволюции, а главное, молчать в тряпочку, я положил на ладонь теплый колобок и начал осторожно оглаживать его кончиками пальцев. Еще, еще нежнее… Я радостно вздрогнул, когда Привратник отозвался и я почувствовал это. Ему было хорошо, мне тоже. У меня появилось впечатление, что он вот-вот замурлычет, как ласковый домашний котенок. Ну же, где тебя почесать? Куда подсоединить
Будешь меня слушаться? Заставить тебя нельзя, я знаю, но я попытаюсь побудить тебя захотеть того же, чего хочу я. Как ты полагаешь, мне это удастся?
Я понял, что да. Как понял – не спрашивайте, все равно я не сумею объяснить, да и не нужны мне никакие объяснения. Корпорации они пригодились бы, а мне нет. Корпорация, дай ей волю, еще созовет спецов и вытрясет из меня всю подноготную на предмет составления руководства по эксплуатации…
– Надя! – позвал я томно и нежно. Вошел в роль. – Будь добра, принеси свежий лейкопластырь, три небольших куска.
Три проволоки, идущие от моего электронного уродца, были переставлены на новые места. Пришло время испытаний и калибровки.
Схему пришлось переделывать трижды. Сначала выяснилось, что управляющий сигнал слаб, потом я долго мучился с настройкой фаз и вдобавок оказалось, что верньеры слишком грубы, я заменил их электронным управлением, для чего спаял из «мусора» специальную схемку, и вообще намаялся изрядно. Радиостанцию «Крусайдера» пришлось-таки распотрошить. Детали не понадобились – я охотился за припоем. На все эти процедуры ушло еще пять дней. Хуже всего было то, что народу не терпелось. Я выходил из себя, орал на зевак и советчиков, гнал их взашей, щадя только Надю, но во время испытаний почти всегда кто-нибудь торчал позади меня, вглядываясь во Врата взором, полным безумной надежды. Надя, взором, полным надежды убраться с Надежды… Каламбур, сами понимаете. Песков проявлял умеренное любопытство – что ж, его звездный час еще не пробил.
Будет ему звездный час. Небо в алмазах ему будет!
К счастью, иногда я все же оставался один, используя эти минуты на всю катушку. Не все из того, что показывалось во Вратах, можно было показать остальным. До поры до времени.
На четвертый день я уже открывал Врата на Землю при каждой второй попытке. По крайней мере не было видно никаких признаков того, что это не Земля. На шестой день я заявил, что нащупал гарантированный путь, и не куда-нибудь в гренландские льды или болота Конго, а прямо в Россию.
– А точность по времени? – сейчас же задал вопрос Стерляжий.
– Пока плюс-минус лет четыреста. Устраивает? Меня тоже не очень, а потому разгони бездельников и уйди сам, дай работать…
Насчет временной погрешности я не врал. На вас никогда не кидались с бердышом? Ваше счастье.
Правда, и мне свезло: я успел вовремя захлопнуть Врата. Перед самым носом этих краснокафтанных ребят с пищалями, саблями, бердышами и прочими музейными ценностями. Зато воочию увидел Стрелецкую слободу, правда, всего на несколько секунд.
Гораздо чаще, однако, не было никакой временной привязки. С меня семь потов сошло, когда, наконец, я счел калибровку законченной.
– Могу ручаться за погрешность в три года. Рискнем?
– Три года! – возмутился Стерляжий. – Ты сделай три недели!
Вот так всегда – хорошо работать невыгодно. С сачка и портача спроса никакого, а из того, кто хоть что-то умеет, душу вынут: почему не сумел еще лучше? Я взорвался и наорал на своего босса:
– Я три секунды сделаю, когда у меня будет нормальная аппаратура! Три миллисекунды! Я погрешность дистанции дам три миллиметра! А сейчас – три года!
– Потише. Добиться большей точности сейчас нельзя? Мы можем еще подождать.
– Как долго? Минут десять?
– Не ерничай. Сколько надо, столько и подождем… в границах разумного.
– Да? А каковы они, эти границы? Сколько времени ты сможешь удерживать людей? До тех пор, пока они не надают тебе по морде? Или пока сюда не припрется какой-нибудь саблезубый бегемот и не потопчет всех на фиг…
Я прямо напрашивался на ссору. Но Стерляжий был готов вытерпеть от меня и не такое. Теперь курицей, несущей золотые яйца, был я.
– Так ты попробуешь или нет?
– Если ты так настаиваешь…
Я пробовал еще двое суток, выбирая для настоящих проб то время, когда оставался у Врат один, и с умным видом валяя дурака, когда кто-нибудь ошивался поблизости. Кое-что в настройке я действительно улучшил и вынес окончательный вердикт:
– С вероятностью девяносто процентов попадаем в шестимесячный интервал. Это предел.
На самом деле я мог ручаться за шесть недель, но предпочел об этом не трепаться. Пусть будет приятный сюрприз.
Стерляжий поморщился. Надя сияла. Аскольд изо всех сил старался принять скептический вид, но предательская улыбка так и норовила заползти к нему на лицо. Песков потирал руки и вслух мечтал о бане.
А я подумал, что можно мечтать об одном и готовиться к другому. Это даже не противоречие.
– Когда тронемся? – только и спросил я.
Согласен, вопрос был дурацким. Меня не убили только потому, что были заняты: потирали немытые руки и подсигивали в предвкушении.
– Прямо сейчас, разумеется! Собираем шмотье!
Солнце взбиралось все выше, и тени укорачивались. Недолго отзеленев, жухла молодая трава. Странно и дико громоздился позади нас несуразный танк в пустынной раскраске. А прямо перед нами в поставленном на попа круге Врат лежало вспаханное поле. За ним справа синел хвойный лес, слева чернели крыши изб. Из труб вились прозрачные дымки. Желтели свежие столбы с проволокой на фарфоровых изоляторах. Кружились грачи. Тянуло желанной прохладой.
– Вот моя деревня, вот мой дом родной, – пробормотал Аскольд голосом Фомы неверующего. Он предпочитал до последнего оставаться скептиком. Хорошая позиция, удобная.