Завтра ты умрешь
Шрифт:
– Самый центр, старинный дом – чего тебе еще надобно, дорогая? Впрочем, хорошо, что у тебя такое кислое лицо, сделай еще кислее, еще… Ты же крутая, как пасхальное яйцо! Не смей улыбаться, все испортишь!
Так, борясь со страхом и смехом одновременно, Ника и переступила порог квартиры, где вел прием Генрих Петрович. Их встретила полная пожилая женщина, которая и впрямь заговорила таким утомленным голосом, что Ника с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться ей прямо в лицо.
– Вам назначено на два? Проходите, присядьте… Генрих Петрович скоро освободится.
«Супруги» прошли вслед за ней в обширную приемную комнату, где Ника испытала что-то вроде дежа вю, увидев зеленые стены, белые занавески на окнах и огромный, во
– Расслабься.
Он сказал только это слово, но большего и не потребовалось – Ника взяла себя в руки и ответила благодарной улыбкой. На столе у секретарши зазвонил телефон, та взяла трубку и своим ноющим монотонным голосом принялась объяснять, что записать на прием в ближайшие дни никак не может, нет ни одного окна, да, ни одного, вот разве что через десять дней… Ника и Ярослав переглянулись.
– А нам в самом деле повезло, – одними губами проговорил Ярослав и тут же смолк – в конце коридора резко хлопнула дверь, отрывистый мужской голос попрощался, бархатный велел подумать о сегодняшней беседе. Лязгнул замок входной двери. Чудесным образом ожившая секретарша выскочила из-за стола и побежала приветствовать своего патрона. Обменявшись с ним в коридоре парой фраз, она вернулась, страдальчески улыбаясь Нике:
– Вас ждут, пройдите в кабинет, пожалуйста. А вам чаю или кофе? – Это относилось уже к ее «супругу».
– Кофе с молоком, без сахара и без кофеина, – озадачил он утомленную секретаршу и успел подмигнуть Нике, поднявшейся, чтобы идти в кабинет. – Я буду скучать, дорогая!
И с удобством расположившись посреди дивана, извлек из кармана куртки большое зеленое яблоко.
В первый миг с перепугу Ника ничего толком не разглядела, а психотерапевт, поднявшийся ей навстречу из-за стола, показался неясным темным силуэтом, окутанным клубами дыма. После, усевшись в мягкое кресло и немного сориентировавшись, она увидела себя в небольшой комнате, оклеенной блекло-бежевыми обоями. Окно было наглухо закрыто жалюзи, паркетный пол застлан толстым серым ковром без рисунка, а из мебели, кроме кресла для пациентов, имелся только огромный письменный стол, за которым восседал сам хозяин кабинета. На вид ему было лет пятьдесят, впрочем, глядя на его смуглое, по-восточному тонкое лицо, легко можно было ошибиться как в большую, так и в меньшую сторону. Черные, чуть сощуренные глаза прямо смотрели на пациентку из-за стекол очков в золотой оправе, и в этом взгляде было нечто, отчего Ника внезапно почувствовала сильнейшее раздражение, хотя объяснить его не могла. Из-за этого она и сорвалась – в места в карьер, – резко потребовав в ее присутствии не курить. Генрих Петрович неторопливо достал изо рта трубку:
– Трубочный дым обычно никому не мешает.
– Мне мешает! – все с той же необъяснимой агрессией возразила Ника. Она сама себе удивлялась – первый раз в жизни она запрещала кому-то курить. Табачный дым она не любила, но в общем переносила и даже иногда переставала замечать, а уж в мягком вишневом аромате, который источала дорогая трубка Генриха Петровича, и подавно не было ничего противного. И тем не менее она остро возненавидела и запах трубки, и саму трубку, и хозяина, который даже не думал выбить ее в пепельницу, а все еще продолжал рассматривать гостью.
– Я ненавижу дым! – Она повысила голос настолько, что ее наверняка уже слышали в приемной. – Перестаньте курить и включите кондиционер, или меня вырвет!
На этот раз Генрих Петрович выполнил все ее требования незамедлительно – ему наверняка не улыбалась перспектива, предложенная пациенткой. Ника перевела дух, достала пудреницу, обмахнула пуховкой горящие щеки и только тут вспомнила про диктофон. Включив его, она поставила раскрытую сумку на пол, между креслом и столом. Со своего места Генрих Петрович никак не смог бы разглядеть ее содержимое.
– Вам лучше? – осведомился он. – Может, хотите воды?
– Не хочу! – упрямо ответила Ника. Постепенно ей начинала удаваться поза богатой капризной истерички. Больше всего импонировало то, что она могла как угодно доставать этого человека, который отчего-то с первого момента стал ей несимпатичен. – Мы будем говорить о моих проблемах или нет?
– Как хотите! – неожиданно улыбнулся ей Генрих Петрович. Она слегка растерялась:
– То есть как? Я-то хочу! Начинайте, спрашивайте.
– А может, вы сами хотите мне что-нибудь рассказать?
Ника на самом деле хотела только одного – уйти отсюда. Она была очень недовольна собой, и затея казалась ей провальной… Каким образом она могла бы вывести на чистую воду этого невозмутимого человека с тяжелым взглядом и вкрадчивым голосом? «Это совершенно бесполезно, – в отчаянии подумала женщина. – Узнать, какими методами он втирается в доверие к богатым клиентам… Никаких методов я что-то не вижу!» Однако, подумав о Ярославе, который, наверное, уже взялся за второе яблоко, она решила не разочаровывать товарища и первым делом пожаловалась:
– Муж не воспринимает меня как личность. – Ника прочистила горло и покосилась на раскрытую сумку, стоявшую на полу, жалея о леденцах от кашля, оставшихся там. – Он весь в работе, в бизнесе, я сижу дома, и он считает, что я… Бездельничаю, что ли…
– А в какой форме он это выражает? – поинтересовался Генрих Петрович.
В смятении ища ответ, Ника одернула бежевую юбку, упорно стремившуюся задраться выше колен. Сегодня она отвергла привычный спортивный стиль и облачилась в нелюбимый, но элегантный костюм, подаренный свекровью на прошлый день рождения. Собственно говоря, она ничего не имела против классического твида и была в какой-то мере даже растрогана вниманием свекрови и расходами, на которые та пошла, отправившись в дорогой фирменный бутик… Но подарок был испорчен прилагавшейся к нему моралью – Галина Сергеевна высказалась на тему, что Ника уже не девочка, чтобы бегать в джинсах с дырками на заднице, и с таким замечательным костюмом совсем не будут вязаться ее дурацкие платки на голове. В результате дорогая вещь отправилась в ссылку, на самую верхнюю полку в шкафу, и ее черед настал лишь сегодня. Соответственно, Ника сменила и прическу – ее косы были уложены в классическую, элегантно-старомодную корзиночку на затылке. Чувствовала она себя в новом образе очень неуверенно и радовалась только тому, что причину ее неловкости Генриху Петровичу нипочем не угадать. «В конце концов, я же нервная дамочка!»
– Муж упрекает вас в безделье? – продолжал психотерапевт, не дождавшись ответа. – Он бы хотел, чтобы вы пошли работать?
– Нет, не хотел бы, – задумалась Ника. – Ему хочется, чтобы я сидела дома. Он… Очень ревнив.
В этот миг она думала об Олеге, и ей становилось еще больше не по себе при мысли, что ждет ее вечером дома. Сегодняшние сборы, необычный наряд, ее возбуждение и спешка… За это придется ответить, даже если она вернется не поздно. «А завтра на работе мне придется подлизываться к начальнице… Что ж, разве я сама не хотела поменять свою тихую жизнь?»