Завтрак палача

Бинев Андрей Петрович

Герр Штраус тоже не знал. Но нашел. Об этом он мне ничего не рассказывал. Зато один мой приятель из службы безопасности нашего парк-отеля поведал мне его историю, которая хранилась в закрытых досье наших клиентов. Говорил, чтобы доказать мне, что сам чего-то стоит. Я потом, правда, слышал кое-что и от самого герра Штрауса, очень мало, отрывочно, но то, что услышал, так или иначе подтвердило ту историю.

Не буду называть имени приятеля-болтуна, чтобы не навредить ему (он сам это когда-нибудь сделает, несомненно), не стану приводить тут карт и прочей стивенсовской чепухи, а вот историю расскажу. Уж очень авантюрная.

Богатство чаще всего приходит в современные семьи как «законное» наследство от грабежей и разбоев, совершенных

когда-то предками или даже ближайшими предшественниками. Потомки обычно забывают или, во всяком случае, стараются забыть это, если только память не является своего рода раритетной исторической ценностью, экзотической подробностью авантюрного прошлого. Тогда пафосные портреты беспощадных пиратов, разбойников, ростовщиков украшают великосветские гостиные и кабинеты нынешних снобов. Но все же чаще о происхождении сокровищ стремятся не вспоминать. Если что-то вдруг невзначай вылезает из мрачной мглы прошлого, тут же, справедливо негодуя, заявляют о том, что в каждом древнем шкафу хранится свой скелет. Правда, забывают сказать, что у кого-то этот скелет облачен в нищенское тряпье, а у кого-то — в вельможные кафтаны, заляпанные кровью и облитые слезами.

Итак, наш рептилиеподобный герр Штраус трудился в адвокатской конторе.

Как-то ранней весной он вышел из своей конторы, как обычно, ровно в 17.00 и медленно побрел к небольшому магазинчику, где привык покупать недорогие продукты. В те годы он довольствовался скудным и однообразным меню, которое предлагала пожилая владелица лавки фрау Хельга.

Герр Штраус сразу заметил, что за ним след в след идет светлолицый тучный пожилой мужчина среднего роста в серой мятой шляпе и в поношенном габардиновом пальто с неуместным рыжеватым меховым воротничком. Мужчина чуть прихрамывал на левую ногу, а точнее, слегка подволакивал ее. Он явно боялся отстать от герра Штрауса. Из-за этого суетился, громко сопел, обливаясь потом.

Герр Штраус, будучи хладнокровным и рассудительным, к тому же малообщительным, не торопился с выводами при встрече с незнакомцами. Он априори полагал, что в людях не может быть ничего любопытного, что они заинтересованы лишь в собственных успехах и потому всегда преследуют лишь эгоистические цели.

Останавливаясь время от времени возле витрин, герр Штраус рассматривал пожилого незнакомца в отражении, а один раз даже украдкой обернулся. Ему показалось, что незнакомец особенно и не скрывается, а только раздумывает, как подойти к герру Штраусу, чтобы не отпугнуть его.

Когда герр Штраус покупал у фрау Хельги пакет картошки, подмороженный кусок свинины, пяток яиц и бутылочку Dunkel [8] , незнакомец стоял на противоположной стороне улицы и нетерпеливо переминался со здоровой ноги на больную. Потом опять пристроился за герром Штраусом и довел его до самого дома.

Герр Штраус, открывая своим ключом дубовую дверь в подъезд, на этот раз откровенно и с вызовом обернулся. Его глаза и глаза незнакомца встретились. Тот засмущался и, выдавив на губах нечто наподобие улыбки, весьма вымученной, суетливо приподнял шляпу. Герр Штраус постоял немного в створе двери, потом медленно переложил из рук в руки пакет с покупками и не спеша вошел в подъезд. Он захлопнул дверь и припал глазом к прозрачному пятну в матовом стекле, вставленном в верхний каркас двери. Он увидел, как незнакомец остановился напротив подъезда, потоптался немного, потом задрал кверху голову, придерживая рукой шляпу, глубоко вздохнул и захромал прочь.

8

Темный сорт лагера (пива). Чаще всего ассоциируется с пивом, производимым в Баварии.

Все это я рассказываю так подробно, потому что ту первую встречу с Юджином Колесником герр Штраус запомнил навсегда. Мне он, правда, фамилию незнакомца

так никогда и не назвал. Я знаю ее от своего приятеля из службы безопасности, которая, бог знает каким образом, собрала на нашего клиента герра Штрауса столько ничего не значащих подробностей.

Герр Штраус упоминал мне о той встрече вовсе не потому, что Юджин Колесник в дальнейшем сыграл в его жизни роковую роль, а потому, что пытался мне объяснить, почему неплохо относится к русским и не разделяет взглядов своего покойного отца о том, что русские, англичане, американцы, евреи и французы, как, впрочем, канадцы, австралийцы, чехи, венгры, румыны и поляки, — все без исключения дрянь. Он и немцев считал такой же дрянью, но с оговоркой, что среди них еще можно иногда найти неплохих собеседников и нескучных собутыльников.

— Русские, даже те, кто бросил свою родину, не так уж и плохи, Es ist gedeckt. Вы, должно быть, это заметили по вашим русским клиентам. Они бывают сердечны, сентиментальны, правда, порой не в меру. Они вообще многое делают не в меру — нищают, богатеют… Слишком щедро живут. Не то что много тратят, а как бы сказать… много тратятся. То есть затрачивают себя на пустяки. Но это не говорит о них слишком плохо, на мой взгляд. Вот был у меня знакомый… Юджин… русский. На самом деле его звали Евгением, но американцы в лагере для перемещенных лиц называли его по-своему. И он привык…

Герр Штраус замолчал. Я к тому времени уже знал, что все у него началось как раз с этого Юджина Колесника. Знал, но промолчал, потому что я всего лишь официант, который так же услужлив и уступчив, как проститутка. Помните мою приятельницу Мадлен?

— Я многое понял в этом народе благодаря Юджину, — продолжил герр Штраус задумчиво, почесывая длинными пальцами кончик носа. — Германия всегда воевала с Россией, потому что считала ее земли своей законной собственностью. Не очень, правда, обоснованно, но все же… Немцы втайне полагают, что когда-то те, кто жил на территории нынешней России, были их вассалами, рабами, а может быть, даже несмышлеными младшими братьями, неудачниками и лентяями. Немцы якобы дали им государственность, научили ремесленным премудростям, преподали науки, обучили воевать, обороняться. Даже царей, цариц и их фаворитов давали, не говоря уж о том, что учредили целый университет. А те все забыли! То есть проявили черную неблагодарность. Вот и воюем… с тех пор. Так ли это, не знаю.

Он опять задумался. Словно хотел вспомнить что-нибудь особенно приятное. Потом вздохнул и тихо продолжил:

— Я был знаком с одним необыкновенно умным и компетентным человеком. Поручал ему кое-какие исследования. В прошлом он был ученым, историком, у него издано несколько серьезных монографий, а однажды его имя даже внесли в список претендентов на Нобелевскую премию в одной научной номинации. Там он, правда, ничего не получил, но попасть в тот список — уже величайший успех, уже завидная карьера. Однако общался я с ним по другим причинам. Так вот он мне что-то подобное говорил. А ведь был евреем, а вовсе не немцем. Самым что ни на есть евреем!

Я знал, о ком говорит герр Штраус. О профессоре Якобе Шнеерзоне. На самом деле у него другая фамилия, но не стану же я втягивать в историю столь уважаемого человека, хоть теперь и покойника. Да и Нобелевскому комитету будет не слишком приятно, полагаю. Мне его буквально шепотом, оглядываясь на дверь, назвал мой приятель из службы безопасности. Это именно он, историк и искусствовед, был впоследствии главным консультантом нашего клиента герра Штрауса.

Но об этом чуть позже.

На следующий день после того, как герр Штраус понаблюдал на улице за растерянностью незнакомца, в его крошечный кабинетик в адвокатской конторе, ближе к полудню, постучали. Он как раз заварил кофе и с наслаждением отхлебывал его из своей обычной треснутой чашки. Герр Штраус ее очень любил: в ней сохранялся дурманящий запах бразильского кофе и долго не убывала температура.