Завтрак палача
Шрифт:
Лукас-Хьяли позже догадался, что вооружение, отправленное в Колумбию, до цели не дошло, а было захвачено уже в порту в Африке. Это была мастерски провернутая операция. Вместо этого судна по океану болталась пустая ржавая железка с имитацией охраны. Были ли вообще колумбийцы? А японец? Кто отвечал на его запросы в Болгарии и, вообще, что это за люди, стоявшие долгие годы на линии София — Москва? Что за русские связные прилетали к нему в Бангкок, кто сидел в его временном офисе там, то есть что за секретари и менеджеры? А они знали о том, что большая
Ведь раньше продажи все-таки были! Много-много лет подряд он нарабатывал опыт, окружал себя, казалось бы, абсолютно надежными и неразговорчивыми партнерами. Он, казалось, хорошо знал их и видел, как эффективно они работают.
Его этому когда-то научили.
А тут что-то сорвалось. Подставили несуществующего японца, загадочных афганцев и исполнительных офисных работников в Бангкоке. Только русский был настоящим, потому что фантомы не гибнут ранним утром на сухом шоссе в префектуре Киото, да еще под колесами непонятно какого грузовика.
Но он также понял, что все его переговоры с афганцами фиксировались — до единого словечка. Была внимательно отслежена и пересылка их денег в Швейцарию.
Американцы схватили его, когда он делал пересадку в Сеуле на рейс в Москву. Просто подошли на паспортном контроле и молча защелкнули наручники на его загорелых кистях.
Не знаю, куда его потом возили, долго ли с ним беседовали, какими впечатлениями делились, но через некоторое время Лукас-Хьяли появился в парк-отеле «Х» и улегся на пляже рядом с очаровательной полькой Евой. Они пили «Дайкири», иногда спали вместе.
Потом она утопилась, а он пережил ее всего на два дня.
Между прочим, оказалось, ему больше нечем платить за роскошные апартаменты, оплачиваемые сначала с двух его счетов. Эти счета вдруг оказались пустыми, как старые коробки из-под обуви. Большие, красивые, но пустые. И выбрасывать жалко, и хранить ни к чему.
Может, он поэтому утопился, а не потому, что потерял свою последнюю сердечную привязанность — несчастную Еву Пиекносскую? Знакомы-то они были всего месяца полтора.
Он, конечно, был человеком эмоциональным — как мы все, латиноамериканцы. Но и очень трезвым, как немногие из нас.
Вообще все эти истории с оружием, как и с наркотой, у меня вызывают особое душевное волнение. Это все потому, что я сам однажды чуть не принял участие в отправке в Россию «колумбийской тушенки» морским путем.
Один мой приятель из Боготы (незадолго до того мы жили по соседству друг с другом в Рио-де-Жанейро) позвонил мне и назначил встречу в темном барчике в опасном районе колумбийской столицы, называемом Bosa. Я сначала стал отказываться исключительно по причине лени, а не из трусости, хотя тогда уже хорошо знал, что такое эта самая Bosa и кто там обитает. Просто очень не хотелось срочно вылетать в Боготу. Но этот мой дружок произнес магическое словосочетание — «полмиллиона баксов тебе лично»,
Я прилетел в аэропорт Еl Dorado, долго искал среди таксистов отчаянного, бесшабашного парня, чтобы он доставил меня в Bosa, и наконец оказался в том чертовом баре, с опозданием, правда, на пятнадцать минут. То есть я приехал вообще-то даже раньше на пять минут, но все ходил вокруг, рассматривая людей, машины, заглядывая в кафе, в маленькие бакалейные лавки. Думал увидеть что-нибудь такое, что немедленно сняло бы для меня магию алчности с тех слов моего приятеля. Но ничего опасного не заметил.
Я вошел в сухой, удушливый мрак бара, спустился на несколько высоких ступенек ниже уровня мостовой и, после того как мои глаза привыкли к почти полному отсутствию света, разглядел в самом дальнем углу пустого зала приятеля и рядом с ним костлявого альбиноса средних лет.
Приятель призывно махнул мне рукой, я неторопливо подошел и сел на свободный стул. Альбинос оказался эстонцем по имени Тойво. Так его представил мой приятель.
— Опаздываешь? — недовольно спросил меня приятель по-испански и поморщился.
— Никто не хотел везти сюда из аэропорта.
— Болваны! Чего они все трясутся? Кто их тут тронет? Кому они нужны со своим ржавым барахлом.
— Оно не ржавое. Машина была совсем новенькая, «Мерседес», между прочим.
Эстонец коротко хлопнул ладонью по столу, на котором стояли две рюмки с ромом, и мы оба тут же заткнулись. Не говоря ни слова, Тойво пригнулся, поднял от ножки стола светлый пластиковый пакет, извлек из него пятисотграммовую банку тушенки колумбийского производства, выхватил из-за пояса здоровенный нож и тут же вспорол им плоскую верхушку банки. Он внимательно, очень близко заглянул мне в глаза и вывалил на стол из вскрытой им банки три пакетика с белым порошком.
— Это то, о чем я подумал? — спросил я упавшим голосом.
— Нет. — Приятель криво усмехнулся. — Это — чистейшая колумбийская тушенка.
— В России, как обычно, голод, — произнес свою первую фразу по-испански эстонский альбинос Тойво. — Нужно ее туда доставить морем. Пять тонн.
— Сколько? — У меня, наверное, в этот момент глаза из орбит чуть не выскочили.
— Пять тонн, — повторил за эстонца мой приятель. — Доставляешь ты в качестве экспедитора. Получишь еще в порту отплытия пятьдесят тысяч баксов кешем, а после доставки и возвращения команды, там же, еще 450 тысяч.
Тогда у меня как раз назрели очередные неприятности из-за долга в сто тысяч долларов одному бандиту. Это была дурацкая неустойка по сорвавшейся, как будто по моей вине, торговой сделке. И я, конечно, согласился с предложением эстонца Тойво. Морщился, морщился сначала, тяжело вздыхал, задумчиво перебирал пальцами пакетики с белым порошком — и все же согласно закивал.
Но обещанных ими денег я так и не получил. И вообще никогда больше не видел ни Тойво, ни своего колумбийского дружка, ни даже банок с их странной тушенкой.