Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

и гнут

под куплеты парижских актрис

почти победившую руку —

вниз.

Но на Колыму попадали разные люди, и не толь-

ко невинные...

Около остановленной на перерыв золотопромы-

вочной драги, над которой развевалось переходящее

красное знамя, на траве, рядом с другими рабочи-

ми, сидел старичок в латаном ватнике, еще крепень-

кий, свеженький, с веселенькой бородавкой на кончи-

ке носа. Старичок аккуратно

разрезал юкагирским

ножом с обшитой мехом ручкой долговязый парнико-

вый огурец, но не темный, с полированными боками,

в ВВЖНО-зеленый, с явно несовхозными пупырышка-

ми. Старичок взял щепотку соли из спичечного ко-

робка с портретом Гагарина, посолил обе половинки

огурца и не спеша стал потирать одну о другую,

чтобы соль не хрустела на зубах, а всосалась в блед-

ные влажные семечки. Затем старичок достал из хол-

щовой сумки с надписью «Гагры» бутылку с отвинчи-

вающейся пробкой, где, несмотря на этикетку югослав-

ского вермута, в явно непромышленной жидкости

плавали дольки чеснока, веточки укропа, листики пет-

рушки, красный колпачок перца, и налил рассуди-

тельной струей в фарфоровую белую кружку, не

предложив никому.

— Удались у тебя огурцы, Остапыч... — со вздо-

хом сказал один из рабочих, однако глядя с завистью

не на огурец, а на бутылку, нырнувшую снова в суб-

тропики.

— А шо ж им не удаться! — осклабился старичок,

индивидуально крякая и хрумкая огурцом так, что

одно из семечек взлетело и присело на бородавку.—

Стекла у меня в парничке двойные... Паровое отоп-

ление найкрашее — на солярке...

Удобреныщами не брезгую... Огирок, вин, як чо-

ловик, заботу кохае...

— Знаем, как ты, Остапыч, людей кохал—на не-

мецкой душегубке в Днепропетровске,—угрюмо про-

бурчал обделенный самогоном рабочий.

— Кто старое помянет — тому глаз вон!..—лас-

ковенько ответил старичок и обратился ко мне, как

бы прося поддержки: — Я свои двадцать рокив от-

был и давно уже, можно сказать, полностью радяньс-

кий рабочий класс. Так шо воны мене той душегуб-

кой попрекают? Хиба ж я туды людей запихивал —

я ж тильки дверь у той душегубки захлопывал...

— К сожалению, наш лучший бригадир...— мрач-

но шепнул мне начальник карьера. — В прошлом го-

лу его бригада по всем показателям вперед вышла.

Красное знамя надо было вручать. А как его вру-

чать— в полицейские руки? Наконец нашли выход —

премировали его путевкой в Гагры, а знамя

замес-

тителю вручили... Такой коленкор...

Предатель молодогвардейцев,

нет,

не Стахович,

не Стахевич,

теперь живет среди индейцев

и безнаказанно стареет.

Владелец грязненького бара

под вывеской

«У самовара»,

он существует худо-бедно,

и псе зовут его

«Дон Педро».

Он крестик носит католический.

Его семейство

увеличивается,

и в баре ползают внучата —

бесштанненькие инлейчата.

Жует,

как принято здесь,

бетель,

он

местных пьяниц благодетель,

но, услыхав язык родимый,

он вздрогнул,

вечно подсудимый.

Он руки вытер о штаны,

смахнул с дрожащих глаз блестиику

и мне сует мою пластинку

«Хотят ли русские войны?».

«Не надо ставить!..

Я не буду!..

Как вы нашли меня,

Иуду?

Что вам подать?

Несу, несу...

Хотите правду —

только всю?»

...Из Краснодона дал он драпа

в Венесуэлу

через Мюнхен,

и мне

про ужасы гестапо

рассказывает он под мухой.

«Вот вы почти на пьедестале,

а вас

хоть ипа чег 1

пытали?

Вам

заводную ручку

в си!о 2

втыкали,

чтобы кровь хлестнула?

Вам в пах плескали купороса?

По пальцам били сЫого^о?»3

Я выдавал

сначала мертвых,

но мне сказали:

«Без уверток!»

1 Один раз (исп.).

2 Зад (исп.).

3 Больно (исп.).

Мою сестру

со мною рядом

Они насиловали стадом.

Электропровод ткнули в ухо.

Лишь правым слышу.

В левом — глухо.

Всех предал я,

дойдя до точки,

не разом,

а поодиночке.

Что мог я

в этой мясорубке?

Я — 1гаМог I

Олега,

Любки,

Ошибся в имени Фадеев...

Но я не из шпиков-злодеев,

Я поперек искромсан,

вдоль.

Не я их выдал —

моя боль...»

Он мне показывает палец,

где вырван был при пытке ноготь,

и просит он,

беззубо скалясь,

его фамилии не трогать.

«Вдруг живы мать моя,

отец?!

Пус1ь думают, что я —

мертвец.

За что им эта уег^иепха?» 2 —

и наливает ром с тоской

предатель молодогвардейцев

своей трясущейся рукой...

В бытность мою пионером неподалеку от метро