Заяабари (походный роман)
Шрифт:
Вокруг барака-турбазы – хорошо размешанная сахюртовская грязь. Грязь ограждалась зачем-то забором, за которым располагались убогие частные домовладения сахюртовцев. В округе виднелись лишь лысые, с понурым видом, сопки Тайжеранской степи. Некуда было положить глаз, чтобы на душе сделалось чуть лучше, чем с похмелья.
Мне ужасно захотелось познакомиться с тем, кто додумался построить здесь турбазу. Если это шутка, то не очень удачная. Если – серьезно, то психика того человека может оказаться любопытной для изучения.
Люди с мрачным видом, под стать пейзажу, входили и выходили из барака.
"Наверное это туристы", – подумал я.
В застойные времена путевками на турбазу МРС профкомы, скорей всего, награждали тех, у кого слишком много дисциплинарных взысканий. Здесь, похоже, было что-то вроде ссылки. Но что делает народ освобожденной страны здесь и сейчас – непонятно. Сюда разве что стоит привезти жену, чтобы ускорить процесс развода.
Мы проводили родственников Владимир Алексеевича и вернулись в табор. Я начал изнывать от байкальской цивилизации, а душа стала рваться подальше в глушь, где не надо любоваться творениями рук человеческих.
Не вытерпев, решил отчалить вечером, очень надеясь, что ветер вскоре стихнет, и мне удастся до темноты обогнуть дельту Сармы и заночевать где-нибудь около мыса Хадарта. Я уже потерял надежду дождаться нормальной погоды, подозревая, что здесь ее никогда не бывает. Вот уже четыре дня подряд дует ветрище как раз оттуда, куда мне надо плыть.
Для преодоления самого гиблого места на Байкале я выбрал самый неподходящий момент. Зарядившись энтузиазмом, отправился в путь при сильном встречном ветре.
Курс на остров Хунук, расположенный напротив сарминской дельты. Огибая ее, надо стараться оставить слева по борту остров Хунук, чтобы не сесть на мель.
За два часа напряженного труда удалось преодолеть всего пару километров, и когда до острова осталось совсем немного, ветер еще усилился. Я остановился, несмотря на то, что продолжал налегать на весла изо всех сил. Почему-то в голове засела дурацкая мысль, что стоит только обогнуть остров Хунук, как все будет нормально.
В природе начали происходить невидимые изменения. Внутренностями я почувствовал неладное. Ситуация напоминала ту, которая сложилась у меня на выходе из Сенной Губы. Там тоже перед началом катаклизма я испытывал странное и очень похожее смятение чувств. Только решил повернуть назад, как тот час же началось: ветер поменял направление, и, набирая мощь, задул со стороны сарминского ущелья. И это еще ничего. Сарма начала издавать странные звуки низкой частоты. Ухом они не воспринимались, но тело ощущало их довольно отчетливо. Сделалось неуютно.
Из ущелья уже не дуло просто так. Оттуда как снаряды с гулом вылетали огромные массы воздуха. О приближении очередного порыва сообщал след на воде, состоящий из пены. Как только налетал очередной заряд, я падал грудью на наветренный борт, чтобы предотвратить переворот лодки. Но порывы начали усиливаться и я сообразил, что если буду заниматься балансировкой, то берег от этого ближе не станет. Опустил шверты, взялся за весла и через полчаса благополучно вернулся туда, откуда недавно отшвартовался.
Народ как-то странно начал смотреть на меня. Сразу я не обратил на это внимание, и только несколько позже узнал, что местные рыбаки гадали, сколько же я выпил перед тем, как отправиться в путь? На следующее утро один из них действительно подошел ко мне и вполне серьезно поинтересовался размером принятой дозы спиртного. Узнав, что я не пил, смерил меня подозрительным недоуменным взглядом: все ли у меня с головой в порядке? Похоже, что меня начали держать за психа по совокупности отличительных особенностей: без рации и ружья плыл я черт те куда в одиночку, да еще явно нарывался на неприятности, пытаясь передвигаться по морю во время атмосферного катаклизма.
Ветер неожиданно ослаб и Владимир Алексеевич попросил меня помочь поставить сеть. Загрузил Владимир Алексеевича вместе с его рыбацкими причиндалами, и мы поплыли в направлении острова Большой Тойнак.
Не прошло и получаса, как со стороны острова Ольхон на нас стала надвигаться страшная черная туча. Это была даже не туча, а настоящий небесный монстр, ничего подобного раньше не видел. У меня тут же возникла идея начать коллекционировать облака и тучи. Хорошее, должно быть, дело, и под стать строительству воздушных замков.
Сетку ставить нам сразу расхотелось и правильно, иначе бы несдобровать. Вернулись назад на базу и, как оказалось, очень вовремя.
Я стоял на берегу и как загипнотизированный смотрел на тучу, не смея шевельнуться. Она быстро выросла, и, загородив полнеба, начала издавать странные для тучи звуки, подобно тем, которые исходят от локомотива, когда тот громыхает по разбитой железнодорожной колее. Море под тучей сделалось белым, вода как будто кипела. Что происходит, сообразил только после того, как на голову свалилось несколько градин размером с куриное яйцо. Втянув зачем-то шею в плечи, я побежал в укрытие, под навес летней кухни.
Чудеса продолжались минут десять и неожиданно прекратились. Небо прояснилось, выглянуло солнце и стало играть лучами по разбросанным на берегу градинам, создавая впечатление о происшедшем, как о чем-то несерьезном. На душе потеплело и сделалось как-то по особенному покойно, как-будто только что проснулся, умылся и начал жить в самом счастливом дне в моей жизни. Захотелось улыбаться, и я улыбнулся.
Я бродил по степи, просто так расходуя лишнюю от безделья силу, как вдруг обнаружил, что хожу по исторической местности. Вокруг валялись камни, похожие на надгробные плиты. Мне вспомнилось детство, как я, пацан, в поисках кладов и просто таинственного раскапывал могилы на старом татарском кладбище недалеко от своего дома.
Неухоженные надгробья лежали на земле как попало. Это был могильник Хужир-Нугэ тысячелетней давности. Какого года выпуска именно те надгробья, около которых я стоял, сказать трудно – народ здесь жил непрерывно. Остатки поселений и захоронения в таких случаях многослойные. Разобраться непосвященному в них достаточно сложно. Я и не пытался. Не важна мне была дата выпуска плиты, на которую уселся, чтобы надежней ощутить древность.
Старинное кладбище – отличное место для того, чтобы прочувствовать бренность мира в масштабе целых эпох. Свежие кладбища не дают такой возможности – на них преобладает скорбь по усопшим и смятение чувств живых участников похорон. Современные кладбища напоминают мне свалку. По крайней мере ялтинское городское кладбище выглядит именно так. Его, кстати, действительно устроили на месте старой городской свалки. Я предпочитаю сгинуть без следа где-нибудь в сибирской глуши, чем по инструкции быть зарытым в ялтинское кладбище.