«Зайцем» на Парнас
Шрифт:
В клубе они с Антониной оставались до закрытия. На площади вился сырой февральский снежок, было тепло, из водосточной трубы с жестяным звуком стекала струйка. Молодежь расходилась парами, лихо пересвистывались мальчишки, из Вербовска — старого города за рекой, — названивая, летел сияющий огнями трамвай. Поддерживая под руку Антонину, Юрий прошел между огромных колонн, спустился со ступенек и вдруг увидел, что впереди на свежем белом снегу сгрудилась черная кучка, а вокруг все расступились.
— Драка, — сказала Антонина.
В следующую секунду Юрий все понял: это пьяные парни приводили в исполнение угрозу и сводили счеты с Ксенией — худенькой белокурой девушкой. Коренастый с подбритыми усиками и в расстегнутом пальто еще раз ударил ее по лицу. Девушка отшатнулась, молча прикрылась рукой.
— Эх, ты, — громко сказала ему чернявая подруга Ксении. — Еще парень!
— Прикуси язык, — пробормотал коренастый. — А то и ты схватишь.
— С девушками вы храбрые, — дрожащим голосом сказала Ксения. — Знаете, что беззащитные.
Коренастый хотел еще раз ударить ее, но второпях промахнулся. Его чубатый долговязый товарищ стоял рядом, чуть выставив кулаки, готовый в любую минуту прийти на помощь. Из клуба выходили все новые люди. Среди них было много крепких парней, и все они делали вид, что эта хулиганская расправа их не касается. Некоторые, отойдя в сторонку, останавливались, с любопытством выжидали, чем кончится. «Дружинника бы позвать», — сказал кто-то. Юрий Косарев выпустил локоть Антонины, стал проталкиваться к девушкам. Она крепко ухватила его за рукав пальто:
— Куда? Твое дело?
— Нельзя ж: изобьют.
Антонина еще крепче вцепилась в его рукав:
— Не видишь, их двое? Хочешь, чтобы всыпали? А то еще и ножом.
Забота Антонины была приятна Юрию. Он заколебался. Коренастый с подбритыми усиками схватил с земли палку, замахнулся. Но за конец палки уцепилась чернявая товарка Ксении и помешала ударить. Тогда парень пнул Ксению своим грязным остроносым ботинком, площадно выругался. Долговязый тоже погрозил ей кулаком, и оба скрылись за клубом во тьме поселковой улицы.
— Чего стоим? — несколько капризно сказала Антонина. — Хулиганства не видел? Пошли. Завтра чуть свет на работу.
— Я думаю, как бы они еще в темноте не напали, — сказал Юрий. — Может, проводить бы?
— Я гляжу: тебе больше всех надо? Это пусть милиция смотрит, она за это деньги получает. А то, когда надо, их нету.
И Антонина увлекла его за собой: подчинился он и на этот раз. Перед ними, тоже к бульвару, шли и обе пострадавшие девушки. Обгоняя их, Юрий услышал голос чернявой:
— Говорила ведь тебе, Ксения? Что ж: лучше затрещину получить, чем извиниться?
— Ты считаешь, я его оскорбила — не пошла танцевать? — быстро, запальчиво ответила белокурая. — А он меня не оскорбил — пригласил пьяный? Унижаться перед хамом?
— Забыла, где мы живем? В Нововербовском заводском поселке. Тут свои правила.
— Жизнь везде должна быть одинаковой.
Юрий украдкой заглянул в лицо Ксении: на ресницах ее не блестело ни одной слезинки. Взгляды их встретились: он внезапно почувствовал себя, как на допросе, прибавил шагу. Подруги остались позади.
II
В конце этой же недели, выйдя после шабаша из цеха, Юрий Косарев неожиданно возле проходной увидел Ксению. Так она работает у них на Нововербовском? Как же он раньше не замечал? Ксения была в цветастой шерстяной косынке, в замасленном ватнике поверх стеганых шаровар. Март вьюжил, стерильно белый снег, покрывавший заваленный хламом, перечерченный рельсами заводской двор, резал глаза, Ксения щурилась. Белокурая прядь волос выбилась на ее крутой лоб; вот она рассеянно скользнула взглядом по Юрию, и он почему-то вновь, как и в ту ночь, смешался, спрятался за спину идущего впереди рабочего.
«Да еще в нашей смене», — подумал он.
За проходной, на улице Юрия нагнала Антонина, нежно взяла под руку, прикоснулась высокой грудью. Она всегда, как бы нечаянно, задевала его то грудью, то бедром, а то наклонялась так близко, что ее губы оказывались возле губ Юрия, и с лукавой дразнящей улыбкой смотрела, как он краснел, менялся в лице. Она любила, чтобы он ее брал на руки, а летом они всегда вместе купались, загорали на пляже. Когда Юрий терял голову, она ловко выскальзывала из его объятий, весело и тяжело дыша, грозила пальцем: «Пойди умойся. Остудись. Ишь какой проворный!» Антонина била его по рукам, щипала, больно скручивая кожу.
— Ждал? — спросила она, заглянув Юрию в лицо. — Ты у меня молодец. Дома поцелую.
Обычно он всегда ее здесь ждал. Юрий в замешательстве не ответил. Ему хотелось еще глянуть на Ксению, но он боялся, что заметит Антонина. Они с Антониной пошли по широкой улице вдоль кирпичного забора, отгораживающего заводской двор. Справа за домами открылся редкий соснячок. Свежий пухлый снег завалил бросовую ржавую проволоку, пустые консервные банки. Солнечные лучи, прорываясь сквозь игольчатую хвою, розовато зажигали чистые невысокие сугробики.
— Смотри… эта самая, — вдруг шепнула Антонина и показала на медленно шедшую в стороне Ксению. — Помнишь? Она у нас крановщицей работает: девчонки рассказывали. С осени на заводе.
Юрий поймал себя на том, что утаил от Антонины «встречу» с Ксенией перед проходной: на крановщицу он посмотрел с явным безразличием. Знала бы Антонина, что он прекрасно запомнил имя «этой самой», не заговорила бы о ней: она была очень ревнива.
— Оказывается, — тараторила Антонина с удовольствием человека, торопящегося поделиться новостью, — ребята, что ее у клуба побили, оба с тракторного. Того, с кем танцевать не схотела, Митей зовут, а товарища его забыла как. Крановщица-то не из нашего города. Откуда-то с Дона, приезжая. Гордячка. Собирается в институт поступать. Говорят, ходила на ребят прокурору жаловаться. Ну и зададут ей теперь!