«Зайцем» на Парнас
Шрифт:
И если у тебя нет такой любви к творчеству, то ничего заметного, яркого из тебя не выйдет. Искусство требует всего человека, со всеми его думами, чаяниями, мечтами, и до последнего дыхания.
Для того чтобы хорошо описывать природу, надо любить ее до боли. Ты стремишься все время в степь, в лес, в море, оттого и видишь их по-своему. Для того чтобы оживить Человека на страницах своего произведения, его надо любить. Поэтому все крупные писатели были гуманистами.
Писать надо так, как ты говоришь, поступаешь, — естественно, не оригинальничая, без попугайства. Стиль — это характер писателя, его натура. Чем писатель искренней, правдивей, тем дольше удерживает симпатии читателя. Поэтому-то все литературные фокусники, фигляры слова, выступающие под видом новаторов формы, создающие модные литературные течения, так недолговечны и не признаются народом. Моды возникают быстро и быстро заменяются другими модами, которые завтра тоже кажутся смешными. Сколько со времен Гомера лопнуло формалистических школ. А принесенный древними греками реализм и по сей день блистает немеркнущим светом.
Иными словами, если ты человек самобытный, то эта самобытность непременно и отразится в твоих сочинениях. В чем-то неповторимым будет твой стиль, неповторимым образ мыслей, выведенные тобой герои — в с е у в и д е н н о е внутренним зрением. Если же ты сух, черств, рассудочен, мелочен — этого не скроешь и от читателя.
Любовь — самое великое, что есть в мире. Любовь — главное и в искусстве.
ХОРОШАЯ ЗНАКОМАЯ
I
Оркестр заиграл вальс. На середину клубного зала, под золоченую люстру с хрустальными подвесками, потянулись оживленные пары: послышалось ритмичное шарканье ног. Юрий Косарев ждал, пока Антонина доест мороженое. Рядом с красного плюшевого диванчика поднялись две девушки; возбужденные, счастливые глаза их говорили о том, что они готовы танцевать хоть до утра. Они еще не успели взяться за руки, когда перед ними вырос долговязый парень в темно-зеленом пиджаке со сбившимся набок чубом; продолговатое лицо его цветом напоминало томатную пасту.
— Станцуем? — сказал он и, не дожидаясь ответа, положил руку на широкую талию плотной чернявой девушки в капроновой блузке.
Она несколько растерянно глянула на подругу, нехотя пошла за незнакомым партнером.
«Крепко набрался», — с усмешкой подумал Юрий про долговязого.
Вторая девушка с недоумением подняла тоненькие бровки, видимо не зная, что делать. Но уже перед ней стоял второй парень, наверно товарищ долговязого. Этот был коренастый, с подбритыми в ниточку усиками, в узких мятых брюках, подчеркивавших кривизну ног. Глаза его мокро блестели. Ничего не говоря, он качнулся к девушке, развязно опустил ей руку на плечо, потянул под люстру. Юрий заметил, как густо вспыхнули щеки, лоб девушки, оттенив белокурые волосы, волной падавшие на тонкую, нежную шею. Губы ее сложились в брезгливую гримасу, она резко отстранилась.
— Что? — Наглые, пьяные глаза парня сузились, стали злыми. — Гордая?
— Я не хочу танцевать, — сказала девушка и села на плюшевый диван.
Парень опустился рядом. Нос у него был немного приплюснутый, и ниточка усов под ним шевелилась.
— С какого завода? — спросил он. — Где мы встречались? На пляже прошлым летом?
Белокурая молчала.
— Один вальсок, а после сходим в буфет. Ну?
Руки его снова потянулись к девушке, она вскочила, не скрывая отвращения, отошла к стене. Парень с усиками пробормотал что-то недоброе и скрылся в толпе.
Доев мороженое, Антонина Полькина батистовым платочком осторожно вытерла полные накрашенные губы, с улыбкой глянула на Юрия. Он улыбнулся ей в ответ, и они пустились вальсировать. Теперь Юрий видел только яркое, горделивое лицо Антонины, высокую грудь, словно облитую платьем гранатового цвета, вдыхал знакомый, волнующий запах ее кожи, смешанный с сильным запахом духов и пудры.
— Каких пьяных пустили в клуб, — сказала Антонина. Оказывается, она тоже заметила этих двух парней.
— Позвать бы администрацию, — сказал Юрий.
— Зачем? Мальчики выпили, но ведут себя прилично…
Когда они делали второй круг по огромному залу, перед ними мелькнуло знакомое девичье лицо. Оно тут же потерялось.
За вальсом следовали твист, шейк. В перерыв Антонина увлекла Юрия в буфет: на танцах она любила полакомиться. Он, как всегда, беспрекословно подчинился ее желанию. Заняв у стойки очередь, Юрий впереди себя вновь увидел худенькую белокурую девушку и вспомнил, что она-то и мелькнула перед ним во время вальса. Ну да она, с каким-то высоким парнем: все-таки, значит, танцевала. Теперь с ней стояла и плотная чернявая подруга.
— Сама, Ксения, видела, какой он? — говорила чернявая. — Выпивши. С таким лучше не ссориться. Зовут Лешей. Держался вполне прилично. Напрасно ты не пошла танцевать с его товарищем. В кругу нельзя отказывать.
— Вот еще! — пренебрежительно дернула плечом белокурая Ксения. — Танцевать с пьяным.
— А что бы с тобой стряслось? — несколько уязвленно ответила подруга. — Я же не на знакомство согласилась? Простой долг вежливости. Леша передавал, что товарищ его обиделся и тебе надо извиниться, а то, мол, худо будет. Я тоже советую. Хочешь, подойдем вместе?
— В чем извиняться? — ответила белокурая.
Тут подошла ее очередь, и она попросила стакан чая и шоколадную конфетку. Юрий взял на тарелочку бутерброды с колбасой, пирожные, бутылку крем-соды. Антонина ожидала его в углу за столиком. Возле Антонины он застал своего соседа по станку Валерия Чавинцева — спокойного, медлительного парня с широкой переносицей, крепким волевым подбородком и волосатыми руками. Валерий был боксером-любителем, очень серьезно относился к занятиям в заводской секции, мечтал о боях на московском ринге и о красной майке чемпиона. Рядом с ним стояла толстоногая девушка на каблуках-шпильках, с неимоверно высокой прической. Юрий знал, что раньше Валерий настойчиво ухаживал за Антониной, несколько раз провожал домой и даже успел понравиться ее матери. Оба парня относились друг к другу с той подчеркнутой предупредительностью, за которой легко угадывается неискренность.
— А что же, Юрий, нам не принес пирожного? — по своей манере спокойно, медлительно, сказал Валерий и чуть улыбнулся. — Обслужил бы за официанта и мог заработать на чай.
— Ноги есть? — тоже с холодком улыбнулся Юрий. — Вот и прогуляйся сам.
В зале опять заиграла музыка. Парни взяли своих девушек под руку, заторопились из буфета.
Весь этот вечер Юрию Косареву было очень весело, танцевал он, по обыкновению, только с Антониной. В один из перерывов, отводя ее передохнуть на диванчик, Юрий у стены увидел долговязого чубатого и его коренастого товарища с усиками. Они стояли в сторонке, о чем-то шептались, и Юрий даже пожалел их: зачем напились, потеряли столько удовольствия?