Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
«А ведь в гостинице тоже придется за номер платить! – мелькнула пугающая мысль. – И карточка тут не поможет… Что, если меня тоже за фальшивомонетчицу примут? Господи! Стыд-то какой!.. Ох, и дуреха, ты, Катя… Авантюристка…»
– Да ладно, – буркнул мужчина. – Это я так, для порядку…
– Нет, нет… – Девушка нащупала в кошельке вожделенный двойной империал и успокоилась. – Все нормально. Вы же не обязаны, в конце концов… Только знаете что: я передумала. Подруга у меня тут живет неподалеку. На Пречистенке. Сто лет не виделись, так
– Как прикажете, – пожал плечами «Ванька». – Что в «Византийскую», что на Пречистенку – один конец…
«Ладога» свернула с Тверской на Моховую (лишь сверкнули мимолетно золотые орлы на Кремлевских башнях), лихо пронеслась по Волхонке мимо Христа Спасителя, сурово глянувшего на лгунью из-под массивных золотых шеломов, и вкатилась на знакомую до последнего камешка родную улицу.
– Пардону просим, – кивнул «возница» на тесно заставленную припаркованными авто улицу. – Далее никак не могу.
– Да мне тут рядом, – засуетилась девушка. – В Еропкинский… Сколько с меня.
– Восемь рубликов, – буркнул водитель, сбрасывая движением пальца счетчик. – И сорок восемь копеек.
Но, получив сверкающую полновесную двадцатку, оттаял (проверив предварительно монету на зуб и на вес), а уж когда пассажирка изволила «забыть» про рубль пятьдесят две, убрав в кошелек только две мятые «синенькие», вообще проникся к ней уважением. И «сумел» докатить аж до поворота в переулок и, выскочив, галантно подал ручку, помогая выйти из авто:
– Счастья вам, барышня!..
– И вам… удачи… – вымученно улыбнулась вслед удаляющейся машине девушка: в принципе мужичок оказался вполне симпатичен ей, и не его беда, что жить как-то надо…
Но чем ближе походила она к «родному» дому, тем медленнее двигались ноги, тем короче становился шаг и тем больше хотелось остановиться, вдохнуть полную грудь внезапно потерявшего живительность, суконного какого-то воздуха, а то и присесть на припорошенную легким снежком скамейку, чтобы переждать внезапно нахлынувшую дурноту.
Едва переставляя ноги, словно во сне, Катя миновала дворника Евсеича, с готовностью распахнувшего перед хорошо знакомой «барышней» калитку, так и не заметив его ищущего взгляда (ну не до пятиалтынного, припасаемого всегда на такой случай, ей было – пойми, Евсеич!), поднялась по знакомым ступеням на третий этаж…
И остановилась перед «своей» дверью.
«Зачем я здесь? Что я здесь ищу? Даже если Кирилл жив, то он с НЕЙ. Он счастлив. ОНИ счастливы. Что ты скажешь ЕЙ? Неужели надеешься выплакаться на родной-чужой-знакомой-незнакомой груди, встретить поддержку, любовь, жалость? Ведь ты приехала не к НЕЙ: ты приехала за ЕЕ Кириллом… Как бы ты сама поступила на ЕЕ месте?..»
Екатерина не знала, сколько она вот так простояла, не решаясь поднять руку и прикоснуться к позолоченной, тронутой темными точками патины, как и дома, рукояти дверного звонка. Может быть – минуту, может быть – час. Может быть – год… Время перестало для нее существовать.
И поэтому, когда дверь распахнулась и на пороге возник ОН, девушке показалось, что она спит и видит сон.
А он был прежним. Все тем же Кириллом со смешливыми серыми глазами и ямочкой на подбородке. Со светлыми непослушными вихрами над высоким лбом и, как всегда, в расстегнутом на груди даже в самый лютый мороз пальто…
– Вот это номер! – присвистнул молодой мужчина, отступая на шаг и делая приглашающий жест (даже жесты оставались его прежними). – Сплю я, что ли? И не пил вроде… Бог ты мой!
Он так бесцеремонно рассматривал гостью с ног до головы, разве что не поворачивая перед собой, словно заморскую диковину, что в другое время непременно напросился бы на пощечину, но теперь…
– Катя! – крикнул Кирилл в глубину квартиры. – Катенька-а! Катюша-а-а!.. К нам гости, дорогая!..
– Иду-иду! – послышался знакомый голос. – Кто бы это?
И Катино сердце рухнуло куда-то вниз: на пороге «большой» комнаты, придерживая рукой наброшенную на плечи теплую шаль, стояла она. Она и одновременно не она – чуть подурневшая, слегка поправившаяся… И причину этих метаморфоз искать не стоило: заметно округлившийся живот второй (или первой?) Екатерины говорил сам за себя…
Женщина охнула и прикрыла рукой рот, но быстро справилась с собой. Только вот глаза ее…
– Что же мы стоим на пороге? – не унимался Кирилл. – Девочки! Столбами не стойте, а? Это же просто чудо какое-то!
* * *
Катя шла, не разбирая дороги, куда глаза глядят. Да и не видели почти ничего глаза, наполненные слезами.
Еще собираясь сюда, она сомневалась, считала все это блажью, авантюрой, глупостью. Но только здесь поняла – какой.
Слабое зимнее солнышко клонилось к западу, подсвечивая розовым стены домов, расчерчивая густыми тенями мостовую и тротуары. Но девушка не видела красоты, достойной кисти пейзажиста: сквозь все это проступали картинки, разделившие ее жизнь на две четкие части – ДО и ПОСЛЕ.
Вот накрытый на три персоны стол. ЕЕ стол. В ЕЕ гостиной. И суетящаяся подле ЕЕ прислуга – вечная и нестареющая Палаша, расставляющая и раскладывающая на крахмальной скатерти ЕЕ «фамильные» хрусталь, фарфор и серебро. И ЕЕ чужое отражение напротив… А между ней и ее отражением – он, Кирилл, живой и веселый, как всегда, сыплющий анекдотами и ухаживающий напропалую за обеими дамами, как ухаживал за одной. Живой, но уже не ее, не Катин. Вернее, Катин, но…
– Вы не представляете себе, милые дамы, – с каждым фужером шампанского молодой мужчина становился все живее и непосредственнее, – как я рад! Катюша, ты великолепна – спору нет. Но сразу ДВЕ Катюши – это предел моих мечтаний! Как говорил один из моих друзей, драгунский поручик Неверов, две…