Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Извини, – несколько смутился генерал, понимая, что перегнул палку. – Я вовсе не хотел тебя обидеть.
– Ничего… Меня ты не обидел.
– А он меня и не волнует! Это я должен лететь вместо тебя, Саша! Особенно если с той стороны будет он. Пусть это будет нашей с ним дуэлью. Или он, или я.
– Маргарита?
– Какая разница? Лучше налей…
* * *
– Я вас не узнаю,
– Нет, я не близнец. – Маргарита фон Штайнберг пропустила мимо ушей колкость подчиненного, на которую раньше обязательно ответила бы не меньшей колкостью. – Мой близнец умер, Александр Павлович. И вы это знаете. Я в единственном числе. По крайней мере – в наших двух мирах.
– Ну да, ну да… – рассеянно покивал Бежецкий, перечитывая написанное и, досадливо нахмурившись, исправляя что-то.
– Что вы там пишете? Не мемуары, часом?
– Да где уж мне, – вздохнул «писатель», исправляя еще что-то. – Нет у меня материалов на мемуары. Не хватит-с. Так, разве что на краткую автобиографию: родился, учился, женился… Жил, был, взял да помер. И та биография на три четверти липой будет. Вашими же стараниями, мадам, и сварганенной.
– Ну так уж и сварганенной. Вполне пристойная для слуги Отечества биография.
– Приличная, не спорю. Да только не моя.
– Так напишите свою.
– Хорошее дело… Кому тут моя ТАМОШНЯЯ биография нужна? Разве что писателю-фантасту какому-нибудь…
– Что же вы все-таки пишете?..
Женщина ловко выхватила листок у не успевшего его придержать офицера и прочла вслух:
– Я, Воинов Александр Павлович, находясь в трезвом уме и твердой памяти… Это завещание?
– Да. Верните, пожалуйста. бумагу, сударыня.
– Почему тогда Воинов, а не Бежецкий? Вы не считаете себя достойным этой фамилии?
– Достойным? По-моему, это вы не считаете, мадам. Отдайте бумагу и изложите причину своего визита.
– Какой вы официальный, право… А если я пришла просто так, без причины? Или чтобы проститься? Просто так, по-человечески.
– Я не верю вам, госпожа фон Штайнберг. – Александр встал из-за стола и протянул руку. – Отдайте листок.
– Почему не верите? – тоже встала Маргарита.
Теперь мужчину и женщину разделял только стол.
– Потому что вам нельзя верить.
Бежецкий обогнул стол и приблизился к женщине, возвышаясь над ней. Он глядел на нее сверху вниз и видел обращенное к нему бледное лицо, известное до последней черточки. Запах знакомых духов обволакивал, кружил голову. Маргарита молчала и будто бы чего-то ждала. Александра пронзило чувство, что это уже было когда-то. Дежа вю…
«А собственно – какого черта? – пронеслось в мозгу. – Завтра я испарюсь, превращусь в ничто. Если есть душа, то пусть хоть у нее останется воспоминание…»
Он протянул руку, но прикоснулся не к бумаге, а к руке, которую женщина так и не отняла. Тогда он порывисто обнял податливое тело и впился губами в полуоткрытые губы, ощутил слабый ответный поцелуй.
– Все, – отстранился он, ожидая взрыва гнева, пощечины или, чем черт не шутит, чего посерьезнее – дама-то знала толк не только в бумагах… – Попрощались? А теперь – хоть под трибунал, хоть в штрафную роту…
Но Маргарита сама обняла его за шею и вновь прильнула к губам.
Забытый лист бумаги бесшумно спланировал на пол…
* * *
Шел уже второй час ночи, когда затренькал колокольчик, заставляя Лариона подняться с дивана, привести в порядок одежду и, главное, помятое со сна лицо и явиться на зов господина.
Того он застал слегка пьяным, в расстегнутой рубашке. Гость мирно почивал на удобном диване, стоявшем в библиотеке специально для подобных случаев, подложив ладонь под щеку и посапывая во сне.
«Понятное дело – слегка перебрали братья… Или все-таки не братья? А кто тогда?.. А-а-а! Какая мне разница…»
Генерал Бежецкий поднялся на ноги, и его заметно качнуло.
– Вам помочь, ваша светлость?
– Ничего, Ларион, сам справлюсь. Я прикорну пару часиков – завтра тяжелый день. Разбуди меня в три тридцать.
– Слушаюсь, ваша светлость. Но куда так рано-то? Не выспитесь ведь…
– Служба. А досплю в самолете.
– А как же ваш гость?
– А его не буди. Пусть спит. Видишь: утомился его светлость – сил не рассчитал. Как проснется, подашь ему, чего захочет. Главное – рассольчику не забудь, рассольчику! И – чарочку.
Князь захохотал, довольный собой, и чуть нетвердой походкой удалился.
«Ну да, не рассчитал, – вздохнул про себя дворецкий, споро убирая остатки холостяцкого пиршества и накрывая спящего близнеца хозяина пледом. – Коньяк – вещь коварная. Черт бы побрал того француза, что эту гадость изобрел…»
Он постоял в нерешительности, а потом все-таки принес тазик и поставил его возле дивана.
«Не дай господь, поплохеет ночью его сиятельству… А паркет дорогой, штучный – как бы не попортил ненароком…»
Он зажег тусклый ночник и направился к двери, но все-таки не утерпел и оглянулся.
«Бог ты мой! Как похож-то!.. Вылитый Александр Павлович!..»
Слуга суеверно перекрестился и вышел, плотно притворив за собой дверь…
27
Александр так и не сомкнул глаз до утра, лежа рядом с восхитительнейшей в мире женщиной, посапывающей во сне, будто невинный младенец.