Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Что вы, поручик! Почему зеленым? – вылупил бесстыжие глаза Еланцев. – Ни в коем случае! Совсем наоборот! Таких, как вы, тут называют «вишенками».
– П-почему «вишенками»? – опешил Александр, так и не донеся вилку до рта.
С одной стороны, прозвище выглядело вполне невинно, почти нежно, но с другой стороны… Если верить молве, то кто же, кроме дам, естественно, слышал что-нибудь приятное из уст Еланцева?
– Почему? – переспросил поручик, задумчиво подняв глаза к потолку. – Хм-м… Так сразу и не объяснишь… – Он обежал
Бежецкий и все остальные заинтересованно следили, как поручик сосредоточенно выгребает из чашки в горсть рубиновые зерна, тщательно уминает пальцами, постреливая на зрителей лукавым глазом с таким видом, будто готовит удивительный фокус.
– Нет, я все-таки не понимаю… – начал было Саша, но тут офицер резко стиснул кулак, давя гранатовые зерна, и дамы, до которых долетели брызги сока, хором взвизгнули от неожиданности.
– Вы с ума сошли, поручик!.. – Полковник Вострецов вскочил со стула, срывая густо запятнанную красным салфетку. – Я этот мундир в первый раз надел!..
Было много негодований, требований «выставить этого шута прочь», оханья и аханья по безнадежно испорченным костюмам и скатерти. И среди этого бедлама недвижимы оставались лишь двое: криво ухмыляющийся Еланцев и Александр, не отрывавший взгляда от темно-красного, почти черного сока, струящегося на стол, будто кровь, и расплывающегося на белом кровавым же пятном…
* * *
– Простите, сударь, я не хотел вас обидеть. – Поручик подошел к Александру, облокотившемуся на перила, и достал из кармана портсигар. – Не возражаете?
– Что вы, поручик… – Саша считал курение вредной и некрасивой привычкой, но что делать, когда девять из десяти окружающих тебя курильщики? – Курите на здоровье.
– На здоровье? Хм-м… Это надо будет запомнить… – невесело улыбнулся Еланцев, прикуривая от изящной зажигалки и тоже облокачиваясь на перила подле Бежецкого. – Вы, конечно же, сердитесь на меня за мою шутку.
– Нет, совсем нет, – соврал поручик, отворачиваясь: на самом деле ему было до слез обидно, что этот записной шут, невежа и… и…
«Можно же было как-то иначе… – думал он, следя за снежинками, похожими на огромных южных мотыльков, вьющимися под фонарем: под Рождество неожиданно потеплело, и стих ветер, словно сам Господь хотел сделать людям подарок на свой день рождения. – Не при людях… Зачем так-то вот…»
– Сердитесь-сердитесь, – утвердительно покивал офицер. – Но понимаете, Саша, в чем тут дело…
Куда только девался прежний нагловато-развязный тон поручика. Александру на миг даже показалось, что бок о бок с ним стоит не солдафон с сомнительной репутацией и еще более сомнительными манерами, а старший брат, которого у него никогда не было. Доброжелательный и мудрый товарищ. Почти как князь Вельяминов.
– Вы действительно очень молоды, романтичны и восторженны, Саша. Азия этого не прощает. Она – как люди, которые тут обитают. Изменчива и коварна. Она может ласково улыбаться вам в глаза, называть господином, уважаемым и даже другом, но стоит лишь расслабиться, повернуться спиной, и она выстрелит. Или ударит ножом. С ней можно разговаривать лишь ее языком. Вы это сами поймете со временем или… Или не поймете.
Поручик выпустил в темноту струю дыма, затянулся еще раз и закончил:
– Просто не успеете понять.
– Вы-то откуда знаете? – вскинулся Бежецкий.
– Я? Да уж знаю… Эх, Саша, знали бы вы, сколько таких, как вы, «вишенок» мне приходилось провожать на родину… В лучшем случае – искалеченными, а чаще всего… Знаете что? – оборвал Еланцев сам себя. – Уезжайте. Напишите рапорт Гржимайло, сочините что-нибудь душещипательное насчет семейных проблем… Он хороший мужик, я его давно знаю. Грозен только на вид. Он не будет возражать.
– Послушайте, поручик…
– Не бойтесь, Саша. Никто вам слова не скажет. Ни вам, ни о вас потом. Дело житейское…
– Послушайте! – Саша схватил Еланцева за плечо, рывком повернул к себе. – Вы отдаете себе отчет в том, что мне, бывшему офицеру гвардии, предлагаете? Да известно ли вам…
– Что вы сами попросились сюда? – Поручик без усмешки смотрел Александру в лицо, не пытаясь освободиться. – Известно. Сергей обрисовал в двух словах. И даже смею предположить из-за чего. Несчастная любовь, так? По глазам вижу, что так… Да вы отпустите мой погон, в конце концов. Я не убегу.
Бежецкий только сейчас заметил, что комкает в ладони погон на плече поручика, и смущенно разжал руку.
– Вот и славно, – разгладил тот чуть смятую золотую полоску. – Поверьте, поручик: все, что казалось вам важным и сложным там, в Петербурге, скоро покажется ерундой, детскими капризами. Азия еще ухмыльнется вам в лицо… Вы видели, как улыбаются туземные женщины? – неожиданно спросил поручик.
– Н-нет, – смешался Саша, честно пытаясь припомнить лица туземок, которых он еще видел немного. – А что?
– А то, что большинство из них это делает, не разжимая губ. Почему? А потому что зубы у них – черные и гнилые. Смотришь на такую красотку – над покрывалом только глаза сверкают. Большие, влажные… – плотоядно причмокнул Еланцев губами. – Ну, думаешь, красавица… Но вот паранджа летит в сторону, красавица приоткрывает губы в улыбке… Бр-р-р-р!!! Врагу не пожелаешь.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
– Затем, что я вам не враг, Саша.
Поручик докурил папиросу до мундштука и щелчком отправил окурок в темноту.