Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
Ибрагим- Хан, почему-то голый до пояса (лишь на шее собачьим ошейником болтался красный с золотым шитьем генеральский воротник да каким-то чудом уцелел левый рукав, оторванный «с мясом» у плеча), сидел на земле, очумело тряся головой и разбрызгивая вокруг кровь, обильно струящуюся из ушей, ноздрей, рта и даже уголков глаз. Наружных повреждений у него заметно не было.
– Вы живы, ваше высочество!
– А-а-а… А-а-а… – пытался что-то сказать наследник, но не мог. – О-о-о…
Снова ввинтился в уши рев заходящих на боевой курс штурмовиков, и Саша, не думая больше ни о
– Прошу прощения, ваше высочество!..
Подмяв под себя Ибрагим-Хана, молодой человек закрыл руками голову и, под сверлящий уши рев, думал лишь об одном: «Господи! Сделай так, чтобы верна была пословица про снаряд, не попадающий дважды в одну воронку! Господи!.. Спаси, сохрани и помилуй меня, грешного!..»
Оглушенный наследник афганского престола, что-то невразумительно бубня на непонятном языке, ворочался под ним, но Бежецкому было не до него…
8
– Хорош, хорош! Ничего не скажешь! И давно вы произведены в полковники, ваше сиятельство?
Бежецкий стоял перед полковником Грум-Гржимайло, опустив голову, словно нашкодивший гимназист перед строгим папашей. Грязный, с всклокоченными волосами, перемазанный чужой кровью, с изрядной ссадиной на скуле, да к тому же облаченный в мундир афганского дэгэрвала[74] (свой уже никуда не годился, а спороть чужие погоны было некогда), он знал, что производит жалкое впечатление.
– А почему же я не вижу ордена? Вас же должны были наградить орденом за спасение высочайшей особы! А то в полковники произвели, а где заслуженная награда?
Саша не знал, что сказать на это. Контуженного принца он прикрывал собой до самого завершения налета, помогал запихивать это нечленораздельно мычащее жалкое подобие прежнего Ибрагим-Хана в вертолет, а после, вместе с афганцами, до темноты собирал других раненых, рискуя жизнью, сгонял вместе с уцелевшими офицерами в какое-то подобие организованных групп обезумевших дезертиров, в подавляющем большинстве безоружных… Слава всевышнему, горожане не предприняли вылазки, наоборот, выпустили остатки блокированной в предместье колонны, разрешили собрать раненых и убитых, зачастую уже обобранных до нитки мародерами, оттащить в тыл поврежденные танки, из тех, что еще подлежали ремонту… Только на исходе второго дня он смог добраться до своего штаба.
– Хорош, хорош! Загулявший в Сингапурском порту матрос на судно, наверное, в более пристойном виде возвращается, – подытожил полковник. – Ну и что теперь с вами прикажете делать, поручик? Под суд вас отдать вроде бы не за что… Только на орден не рассчитывайте, сами понимаете.
– Разрешите вернуться в строй, – выдавил Александр, чувствуя подступающую к горлу тошноту: той же взрывной волной, что и принца, его тоже изрядно потрепало – двухсоткилограммовая управляемая авиабомба это вам не фунт изюму.
– Куда вам в строй? – всплеснул руками командир. – Краше в гроб кладут! Нет уж: собирайте манатки и – в тыл. С первым же попутным бортом. Не удивлюсь, если ваш друг сердечный, полковник Седых, законопатит вас в госпиталь. Вон, шатает вас, как пьяного! Что я – контуженых на своем веку не видел?
– Разрешите вернуться в строй, – упрямо повторил молодой человек, чувствуя, что сейчас лишится чувств. – Мой взвод находится в действующей армии, и я…
– Какая вам действующая армия? Вообще с контузией этой вашей с глузду съехали? Мы возвращаемся в Кабул! На зимние, можно сказать, квартиры. Все – навоевались.
– А как же мятеж, приказ короля…
– Вы что, ничего не знаете? Все, нет больше короля. Его величество Ахмад-Шах Первый скончался третьего дня и, согласно требованиям магометанской веры, погребен до заката солнца в тот же день.
– Так Ибрагим-Хан…
– Ха! Размечтались! Пусть ваш Ибрагим-Хан лечит головку спокойно – согласно воле покойного, королем Афганистана стал его второй племянник Махмуд-Хан. Вернее, сейчас уже Махмуд-Шах. Хотя вы же знакомы с обоими…
Бежецкий стоял, как пораженный громом: вот это да. А ведь все считали правление Ибрагим-Хана делом решенным… Неисповедимы пути Господни.
– В нашем дипломатическом корпусе считают, – продолжал Грум-Гржимайло, – что хитрый старик, чувствуя приближение Костлявой, специально затеял всю эту свистопляску с походом. Двух зайцев решил разом убить старый интриган. И бунтовщиков наставить на путь истинный – показать им, где раки зимуют, и дела семейные обделать. Мол, пока там Ибрагим-Хан покрывает свое имя славой, можно решить вопрос с престолонаследием по-свойски, без шума и пыли. Ведь Восток-то – дело такое… Прими решение Ахмад-Шах при нем, могло и нехорошо получиться. Обиделся бы принц, посчитал себя обойденным… Он ведь спал и видел себя на троне. А сторонников у него достаточно. Опять же, бог знает, как армия себя повела бы. Не только ведь у нас в осьмнадцатом столетии лейб-кумпанцы императриц на троны сажали… Зато сейчас все в ажуре.
– А как с нами… Ведь Махмуд-Хан… Махмуд-Шах…
– Да все в порядке. Не совсем так, как наши чинуши в Санкт-Петербурге вилами на воде написали, но тоже неплохо. Молодой король первым делом пригласил к себе посла и сообщил Илье Георгиевичу, что ничего, заведенного дядюшкой в отношении наших держав, менять не намерен. Мол, пусть брат его, Император наш Петр Алексеевич, будет спокоен за южного соседа. Наоборот, всеми силами станет расширять и укреплять… Ну, знаете, как это на дипломатическом языке называется?
Полковник цвел: всему кабульскому «сеттлменту» было известно, что Грум-Гржимайло – сторонник консервативной, эволюционной линии в отношении Афганского королевства. Битый жизнью, много повидавший вояка вполне разумно считал, что лучшее – враг хорошего и не стоит погонять лошадей без нужды. Особенно таких неверных, как афганские иноходцы.
А вот Саша был несколько разочарован.
«Неужели слова принца о нежелании становиться во главе государства, – думал он, возвращаясь от командира, – это всего лишь слова? Как там говорят про политиков? Умельцы лгать с честными глазами? Ну и грязное же дело эта политика… Пьяница и развратник Ибрагим-Хан в сто раз честнее своего сводного братца!»