Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
Застава располагалась в абсолютно пустынном месте – над дорогой близ необитаемого кишлака. Кого тут можно было опасаться, оставалось тайной, но стоило посмотреть в бинокль на закопченные развалины, уже кое-где поросшие колючей травкой, обгорелые остовы сгоревших дотла бензовозов-наливняков и ржавую громаду танка, бессильно уронившего хобот орудия на каменистый склон, как предосторожность далекого командования переставала казаться излишней. Когда-то здесь шел жаркий бой… Да и высотка, господствующая над ущельем, была очень и очень удобна – сама просилась: «Займи меня, служивый». С нее простреливался
«Может быть, тут…» – неуверенно огляделся Вадик и сразу же увидел местечко, где можно было не опасаться ни зоркого ока сержанта, ни удара в спину: укромную расселину, скрытую от посторонних глаз кустиком, напоминающим пучок колючей проволоки, застрявшей в камнях.
За ним и устроился солдат, наколов на один из длинных шипов тщательно сберегаемую для таких случаев газетку.
Странное дело: пока спускался по склону, казалось, что еще один шаг – и случится конфуз, а тут – как ножом обрезало. А все – питание всухомятку, сказала бы бабушка, пользующаяся в семье Максимовых непререкаемым авторитетом, и, наверное, была бы права. К тому же из глубины расселины чувствительно дуло и как раз в то место, о котором не принято упоминать в приличном обществе.
«Что там, – недовольно подумал солдат, застегивая штаны. – Вентилятор, что ли? Несет, как из морозильника…»
Держа автомат наготове, он крикнул вполголоса в темноту, на всякий случай:
– Есть тут кто? Отзовись!
Тьма молчала, и Вадик несколько осмелел.
– Гранату кину! – пообещал он, но темнота и к этой угрозе осталась безучастна. Наверное, знала, что никаких гранат у парня с собой нет.
«А вдруг там подземный ход? – подумал Максимов. – А выходит почти к нашей заставе. Ночью „духи“ подкрадутся и нас всех тепленькими перережут… Надо взводному доложить…»
Но только он собрался вскарабкаться наверх, как родилась новая мысль:
«А если там нет ничего? Просто выемка в скале и тупик. Вот смеху-то будет… И Перепелица, гад, больше всех изгаляться станет… Нет, надо самому проверить. Хотя бы возле входа…»
С этой мыслью Вадик протиснулся мимо колючего куста и оказался в полной темноте.
«Подсветить бы чем…»
Осторожно нащупывая ногами, куда наступить, солдат продвигался все дальше и дальше от входа, стараясь не отрывать от неровной стены локтя – он где-то читал, что из любого лабиринта можно выйти, если держаться одной рукой за стену. Увы, руки сжимали автомат…
Вадим так и не понял, что произошло: земля ушла из-под ног, сердце пропустило удар – и скованный ужасом парень кубарем полетел в темноту…
* * *
Солнце клонилось к западу, уже касаясь нижним краем синей гребенки леса на противоположной стороне протоки. Саша сидел тихонько, как мышка, уставившись на поплавки, замершие, словно впаянные в крохотный пятачок чистой воды между листьями кувшинок. Он боялся лишь одного. Что папа сейчас докурит сигарету, затушит окурок в сырой траве и скажет, как обычно: «Ну что, сынок – десятком килограммов больше, десятком – меньше… Давай-ка будем до дому собираться…» Такая уж у него была присказка, пусть в проволочном садке плавал всего лишь пяток тощеньких окуньков или плотвичек.
Но папа пока никуда не торопился, и можно было надеяться, что вожделенная рыбалка продолжится до самой темноты, когда уже невозможно будет различить поплавки на воде. Разве важен улов, если можно вот так посидеть рядом с отцом, которого офицерский сын видел очень и очень редко, рос, по словам бабушки, «безотцовщиной при живом отце»? Почти не говоря друг с другом, мужчина и мальчик, тем не менее, проводили весь день в общении…
Павел Георгиевич плавным движением положил руку на комель удилища, и Саша вообще превратился в камень. Клюет…
Мягкая потяжка на себя, и гибкий бамбук сгибается дугой, только натянувшаяся струной леска зигзагами режет спокойную, вроде бы даже густую на вид воду.
– Саша… – одними губами произносит отец, мальчик срывается с места, хватает большой подсачек и несется с ним обратно: раз уж папа позвал, значит, чувствует, что там, на другом конце лески, ходит не самая мелкая в этих местах рыбка.
– Только осторожно!..
Затаив дыхание, мальчик заводит сетчатый мешок в самую гущу травы и осторожно поднимает… Вот оно! В переплетении скользких плетей и листьев отчаянно бьется слитком червонного золота рыбина…
– Товарищ лейтенант!.. – папа легонько теребит замершего в восхищении Сашу за плечо. – Товарищ лейтенант!..
«Почему он так меня называет? Ведь это он лейтенант, а не я… Да, старший лейтенант Бежецкий, Павел Георгиевич… А я школьник. Только что закончил шестой класс…»
– Пап, ты чего? – оборачивается Саша к отцу.
Но тот уже каким-то непостижимым образом преобразился в молодого веснушчатого парня, совершенно незнакомого… Почему незнакомого? Это же старший сержант Перепелица, «комод» его взвода…
Саша сел и огляделся. Куда подевалась заросшая камышом и кувшинками протока? Один унылый камень вокруг. А вместо черенка подсачека в руках – знакомый в мелочах «АКМС» с вытертым до белизны воронением.
– Товарищ лейтенант!..
– Чего тебе, Перепелица? – с силой потер лицо ладонью Александр, прогоняя остатки сна: солнце уже светило вовсю, хотя и не набрало еще всей своей прожекторной мощи, и все равно скоро нужно было вставать.
– Э-э-э… – замялся солдат.
– Не мямли!
– Максимов пропав…
Сон мигом слетел с офицера.
– Как пропал? Что ты мелешь?
– Пропав, – чуть не плакал сержант. – До ветру пийшов и зник, нибы чорты його забралы, – окончательно перешел он на родную «мову».
– По-русски говори, – буркнул сквозь зубы лейтенант, лихорадочно соображая, что делать: такое ЧП с ним случалось впервые. – Пошли, покажешь…
– Вин туда он спустився, – показал грязным пальцем сержант вниз, на жиденький кустик, прилепившийся к отвесной скале близ пересохшего русла ручья: откуда он брал воду, одному Богу было известно. – Я ему кажу: «Сидай тут, за бруствером», а он: «Стесня-я-яюсь!..» – противным тонким голоском, совсем непохоже, сымитировал он речь Максимова.