Зазеркальные близнецы. Золотой империал
Шрифт:
“Что-то не походит этот щенок на Колуна. Судя по голосу, тот должен быть мужиком в годах, да и не столь хилым, — пронеслось в голове Бекбулатова. — Да и Расхвалова что-то не видать…”
Спросить у пленного он уже не успел…
Нервно переминаясь с ноги на ногу, парень вдруг, видимо поскользнувшись на стреляной гильзе, потерял равновесие и, чтобы удержаться на ногах, сделал резкое движение вперед. Оно стало для него роковым.
Уже понимая, что сейчас произойдет, Владимир отчаянно крикнул:
— Не стрелять! — Но его возглас слился с грохотом выстрелов…
Пулями полицейских “Токаревых”, обладающими огромной убойной силой, тем более при стрельбе практически в упор, хлипкое тело парня буквально пригвоздило к стене. Молодой сообщник Лохмача и Колуна наверняка умер еще стоя, но какие-то доли секунды пробитое навылет тело еще жило и вздрагивало, принимая в себя очередной кусок свинца. В обрушившейся после канонады тишине бедняга медленно сполз на пол, оставляя на побеленной стене широкий кровавый след и клочья вбитой в штукатурку ткани от рубахи. Владимир оглянулся на полицейских, замерших, сжимая пистолеты с опустевшими обоймами, и безнадежно махнул рукой. Разве мог он винить в чем-то этих парней, возможно впервые участвовавших в огневом контакте, чьи нервы и так напряжены до предела? Одно дело тренировки, компьютерные модели, тренажеры и совсем другое — боевая операция.
Облако газа постепенно выветривалось, и на смену ему дом постепенно заполняли оперативники. Снаружи уже слышался лай сирен карет “скорой помощи”, в которой, правда, уже никто не нуждался — среди группы захвата пострадавших не было, а продырявленному двумя десятками пуль преступнику мог помочь разве что патологоанатом.
Быстрый обыск дома и чердака ничего существенного не добавил: так, немного оружия, патронов, явно ворованные вещички, естественно, наркотики, но так — “трошки, для сэбе”. Ни Расхвалова, ни Колуна нигде обнаружить не удалось. По словам Ковалева, не появлялись они и из окон с той стороны дома, которую он так удачно контролировал.
Оглядевшись по сторонам, Владимир стащил противогаз, благо газ на воздухе за несколько минут распадался на безобидные составляющие, и в раздумье закусил сустав указательного пальца. Предусмотрительно подъехавший к шапочному разбору ротмистр Шувалов со своей свитой, с облегчением убедившись, что потери со стороны служителей закона отсутствуют, радостно тряс Бекбулатова за руку, поздравляя с ювелирно проведенной операцией и обещая ходатайствовать перед начальством не менее чем о… Огрехи самих “ювелиров” в виде трупа, который в данный момент на носилках ногами вперед пытались протолкнуть в узкую дверь, он предпочел не замечать вовсе.
Владимир тоже не обратил на восторги чиновника никакого внимания, занятый своими мыслями.
— Я что-то не вижу лаза в подпол, — проговорил он куда-то в пространство. — Здесь обязательно должен быть подземный ход.
— Что еще за Монте-Кристо, право, господин Бекбулатов! — несколько обиделся на такое пренебрежение однофамилец знаменитого “елисаветинского” вельможи. — Подземные ходы, перепиленные решетки…
Однако штаб-ротмистр, не слушая его, уже развил бурную деятельность: под его руководством жандармы и полицейские тщательно, вершок за вершком ощупывали пол и стены в поисках тайника, не без удовольствия передвигая начальство с места на место, будто неодушевленных кукол. Фыркнув, обиженный ротмистр покинул помещение, а за ним к выходу дружно протопала свита. После ухода руководства оперативники вздохнули свободнее, и работа пошла полным ходом.
Успех не заставил себя ждать. За иконой Николая-угодника в красном углу обнаружился хитрый рычаг, приводящий в действие не менее замысловатый механизм — истинное чудо уральских умельцев, — который, сдвигая в сторону участок дощатого пола, открывал потайной лаз возле русской печи. Доски крышки были так искусно пригнаны, что обнаружить лаз при поверхностном осмотре было практически невозможно.
Соблюдая все меры предосторожности, оперативники по одному спустились по узенькой металлической лестнице в “преисподнюю”. В крохотном помещении со стенами, выложенными красным кирпичом с грубо заделанными щелями кладки, имелось целых две двери. Одна, закрытая на мощный амбарный замок, не вызвала у штаб-ротмистра особенного интереса, и он, оставив Ковалева с парой полицейских ею заниматься, с остальными устремился во вторую, незапертую, замок с которой, видимо снятый впопыхах, валялся неподалеку.
По узкому и извилистому, как кишка, ходу пробирались по одному. Впереди шел Владимир, самим этим фактом беря на себя всю ответственность. Желтые пятна света полицейских фонарей вырывали из тьмы покрытые сочащейся влагой и плесенью стены и скользкий глиняный пол, где ясно виднелись свежие, только начавшие заполняться водой следы.
Следуя не столько инструкции, сколько собственному опыту, Бекбулатов держал фонарь не прямо перед собой, а на отлете, что и спасло ему жизнь, когда за очередным изгибом туннеля стекло разлетелось вдребезги, а неведомая сила вырвала этот нехитрый, но незаменимый в подземелье предмет снаряжения из руки так резко, что хрустнуло и снова резко отозвалось болью в недавно покалеченном боку. Судя по сдавленному воплю позади, местные жандармы подобного опыта не имели, и в подземном ходе воцарилась тьма, разрываемая только красноватыми отсветами выстрелов, которые ничего толком не освещали, а лишь дезориентировали обе стороны. Проклиная собственную самонадеянность, штаб-ротмистр, дабы не попасть под пули товарищей, видимо позабывших все правила огневого боя в тесном помещении, рухнул лицом в вонючую глиняную слякоть. Экономно расходуя патроны, как на ночных стрельбах, он открыл огонь в направлении невидимого противника, ориентируясь на вспышки выстрелов и моля Бога о том, чтобы находящиеся сзади напарники не отстрелили ему “казенную часть” или не перебили в темноте друг друга.
Перестрелка оборвалась внезапно, как и началась, и после грохота выстрелов, усиливающегося в гулком подземелье, показалось, что уши заткнули ватой. Владимир полежал еще немного, с тревогой прислушиваясь к сдерживаемым стонам позади, заглушающим стук капель, и попутно перезаряжая пистолет.
— Ну как вы там? — осведомился он у “надежного тыла”, где, чертыхаясь, кто-то чиркал отсыревшими спичками, которые почти тут же гасли.
— Нормально, ваше благородие. Только Павлухина вот немного зацепило…
— Жить будет?
— Да ерунда, в мякоть.
— Фонарь цел?
— Никак нет, ваше благородие. Вдребезги. Чертыхнувшись, Владимир вынул из кармана зажигалку и, подняв как можно выше, чиркнул. Дрожащий язычок пламени, конечно, был плохим заменителем фонаря, но позволял продвигаться вперед, да заодно и выяснить, что у противника уже не осталось никакого желания стрелять. Одно из двух: либо закончились патроны, либо…
Верным оказалось второе: в тупике, которым заканчивался последний, прямой участок тоннеля, Бекбулатов наткнулся на Расхвалова, сидящего, вернее полулежащего, привалившись спиной к красной металлической двери. Возле безвольно свисавшей правой руки валялся большой пистолет, судя по застывшему в крайнем положении затвору, с опустошенной обоймой.
Насколько Владимир понимал в медицине, бурный жизненный путь Лохматого вплотную подошел к своему завершению. Балахон на груди “пастыря” потемнел от крови, а дыхание было едва слышным, хриплым и прерывистым. Когда штаб-ротмистр, опустившись на колени, осторожно коснулся пальцами шеи раненого, пытаясь нащупать артерию, глаза того медленно открылись, но в них уже пропала привычная сумасшедшинка. Видимо, Фрол Александрович видел уже то, что недоступно взгляду живых…
— Где Колун, господин Расхвалов? — Плюнув на христианское милосердие, решился Бекбулатов на последнюю попытку.