Зажгите костры в океане

Куваев Олег Михайлович

– Бочку рома!

– Кокосовые пальмы!

– Вива свобода!

– Смерть бюрократам!

Сверху падает рюкзак, потом спускаются длинные-длинные сапоги, потом небесного цвета штормовка. Где-то в этих деталях спрятан рабочий пятого разряда Алексей Иванович Чернев.

– Здорово, пижон!
– дружно гаркаем мы.

Пижон неловко озирается.

По рыбам, по звездам проносит шаланду. "Тихий вперед!", "Самый тихий!" Ленивое крошево льда окружает нашего "мышонка". Он осторожно, как человек, входящий в комнату, где спят, расталкивает их белые створки. Белые двери в неведомые приключения

лета открывает нам пароходный нос. Туман. Лед. Упругий свист птичьих крыльев.

Мы сидим на палубе. Зеленая вода Берингова моря плещется так близко, что ее можно достать рукой. Мишка с Виктором тихонько поют нашу, геологическую. Древняя эскимосская земля ползет справа по борту.

Ледяные поля как заплаты на тугом животе моря. Скалы молча склоняют покорные лбы. Говорят, что родина не должна походить ни на какую другую землю. Я вовсе не эскимос, но я верю, что другой такой земли нет.

– Кто такие эскимосы?
– спрашивает Валька.

– Передовой дозор человечества по дороге на Север, - отвечает Виктор.

– Эх, земля, - тихо говорит Мишка.

Мы сидим молчаливые и торжественные. Мы ведь тоже человечество, мы тоже посылали авангард покорять эту землю. Локатор на мачте покручивает выпуклым затылком, щупает горизонты. Локатор на службе, ему не до сантиментов.

Коллекционер Григорий Отрепьев

Длиннорукий, длинноногий детина азартно кусает травинку. Это болельщик. Детина переживает выгрузку. Стрела "мышонка" выкидывает грузы прямо на берег. Доски, балки, ящики с кирпичом, какие-то мешки. Вместе с нами "мышонок" привез в поселок стройматериалы. На берегу гомон. Коренастые темнолицые женщины, зашитые в мех ребятишки, учительница и два старичка оттаскивают груз от воды. Мужчин в поселке нет. Они ушли на вельботах в море. Говорят, скоро пойдет морж. Женщины спускают с плеч меховые комбинезоны. Блестят обнаженные торсы. По-птичьи гомонит меховая пацанва. Старички делят приоритет в руководстве. Мы тоже таскаем подальше от берега свое и чужое. Детина молча приседает, размахивает руками, даже покряхтывает. Это очень добросовестный болельщик. Часа через два мы делаем перекур. Детина подсаживается к нам. Все же мы единственные полноценные мужчины. А махра требует солидного общества.

– Представитель ООН на Чукотке?
– спрашивает с ехидцей Виктор.

– Не, я печник, - отвечает детина.
– Печки чинил всей этой чухломе.

– Собственная фирма "Хабиб и Хабиб"? Как с дивидендами?
– спрашивает Мишка.

– Что?

– Рубли, говорю, такие?
– Мишка разводит руки.

– Куда там!
– Детина огорченно чешет затылок.
– Еле дождался этого парохода. Уплывать надо.

– У тебя книжка трудовая есть?

– А как же!

Виктор долго листает книжку. Потом смеется.

– Коллекционер, - с уважением говорит он.
– Полный увольнительный КЗОТ. Давай к нам, у нас нехватка...

– А условия?..
– начинает детина.

Тонкий посвист подвесных моторов доносится с моря. Описывая крутую дугу, в бухту входят вельботы. Горбатые от кухлянок фигуры охотников застыли в них. Мужчины спешат к пароходу. Никитенко, морщинистый скептик Никитенко, друг колхозных поселков, пришел первым рейсом. Если у берега появились моржи и он, значит, началось лето.

– Ладно, начальник, - слышу я отягченный мировой меланхолией голос.
– Пиши меня в свою контору. Зовут Григорий, прозвище Отрепьев. Был, говорят, такой знаменитый международный жулик. А кличка эта ко мне таким образом прилипла...

– Ладно, изольешь душу на досуге.

Так это начинается

Третьи сутки наши сани ползут, ползут на север. Распахивается тундра. Ложбины, забитые грязным снегом, темные увалы холмов, жестяные блюдца озер. Грохот дизеля возвращается к нам с четырех сторон света. Коричневая жижа течет по гусеницам.

Так это начинается. Мы уходим с Мишкой в боковые маршруты. Здесь тундра, здесь нет обнажений, но мы уже входим в свой район. Виктор ведет "колонну".

Трактор ведет Сан Саныч собственной персоной. Знаменитый человек. Был в энской части такой танкист Щепотьков, потом демобилизовался, попал на Чукотку и стал Сан Санычем, без которого нет нормальной жизни в здешнем колхозе. "Бог создал Сахару, потом подумал и сделал верблюда", - говорят арабы.

Шестой год уже водит Сан Саныч дизельного верблюда по заполярной Сахаре. О его зимних рейдах ходят легенды. "От той сопочки, что вроде кривая, до Игельхвеем". Маршрут прост и краток, как речь Цезаря перед сражением. Сан Саныч "делает" маршрут. Щелкают корреспондентские "Киевы". Сан Саныч в кабинке, Щепотьков на гусенице, Щепотьков перед радиатором. Но всегда в одиночку. Отчаянно подкачал с ростом известный человек Щепотьков, уж лучше, товарищ корреспондент, без фона. Говорят, девушки пишут газетным героям, ну а кто же напишет, если у героя всего сто пятьдесят семь?.. Женщины, женщины радость и тоска полярных мужчин.

Так это начинается. Мотор глохнет на подъемах, лопается от перегруза трос, мы вяжем его руками, ложимся под трактор в торфяную слизь.

Иногда все идет нормально. Виктор сидит в кабинке с картой на коленях, Валька лежит на санях, закутавшись в мешок, сплевывает с высоты на мир. Задумчиво сосет папироску Григорий Отрепьев, с биноклем и незаряженным штуцером на коленях возвышается рядом наш Декадент. Мишка уходит вперед, салютует гусиным стаям.

Мы останавливаемся на несколько дней у встречных речек. Я обучаю наших ребят мыть шлихи, Виктор и Мишка уходят в маршруты, Отрепьев заведует хозяйством.

Трактор уходит к следующей речке. Мы увозим с собой пакеты шлихов, варианты всевозможных проб. Это пока еще только сырье. Ученые в лабораториях ждут эти пробы. Тогда это будут факты.

Эргувеем встает перед нами в серебре многочисленных проток. Река, о которой мечтали мы целую зиму. Здесь уже начинается наша настоящая работа. Мы шли сюда через московский асфальт, прощальные песни и длинные стоянки в крохотных аэропортах. Сюда нас вели битвы с администрацией и мудрый капитан Г. П. Никитенко. Привет тебе, Эргувеем!

Так это начинается. Вспаханный след разворота, обрывки троса и пропавший на юге гул - вот и все, что остается нам на память о романтике тундры и дизеля Александре Александровиче Щепотькове. Я сижу вдвоем с тезкой Лжедимитрия. Он сосет, как всегда, папироску, равнодушно поглядывает на мир серыми глазами.

– Ты думаешь, я жадный?
– неожиданно говорит он.
– Нет. Я просто свободный. Люблю, чтоб сразу и много. Понимаешь? Захочу и уйду от вас без всякого расчета. Я длинноногий.