Зажмурься покрепче

Вердон Джон

— С чем? А… С олененком встретился, — произнес он упавшим голосом, слишком живо вспомнив удар столкновения.

Она посмотрела на него с тревогой и пониманием. Он продолжил:

— Выскочил из леса прямо передо мной… не успел увернуться…

— Что случилось с олененком? — прошептала она.

— Погиб. Сразу. Я проверил — никаких признаков жизни.

— И… что ты сделал?

— В смысле? А что я должен был… — образ олененка с неестественно вывернутой шеей и мертвыми глазами внезапно захватил его с такой силой, что вытолкнул

из памяти другой образ, заставил вспомнить другую аварию, и память вцепилась в сердце такими ледяными пальцами, что Гурни показалось — оно вот-вот остановится.

Мадлен смотрела на него и как будто понимала, о чем он думает. Протянув руку, она погладила его по плечу. Постепенно приходя в себя, он взглянул на нее и увидел в ее глазах печаль, которая теперь была естественной частью ее восприятия. Печаль просвечивала и сквозь ее радость, и сквозь покой. Она давным-давно нашла способ пережить смерть сына, а он так и не смог — и даже не пытался, хотя всю дорогу знал, что когда-нибудь придется. Но не сейчас. Сейчас все еще было рано.

Возможно, это и мешало ему общаться с Кайлом — его взрослым сыном от первого брака. Только от таких размышлений разило психоанализом, который он презирал.

Он повернулся к французским дверям и посмотрел на гаснущий закат. Даже красный сарай теперь казался серым.

Мадлен отвернулась к раковине и принялась вытирать посуду полотенцем. Какое-то время она была молча погружена в это занятие, а затем внезапно спросила:

— Так что, еще неделя — и ты поймаешь убийцу? Вручишь его копам в подарочной коробочке с бантом?

Гурни, даже не глядя на нее, знал, какое у нее выражение лица и, подняв взгляд, понял, что не ошибался: язвительная, хмурая усмешка.

— Я же сказал, что через две недели закончу.

Мадлен кивнула, но в этом кивке не было ничего, кроме скепсиса.

Она продолжила молча вытирать посуду, уделяя этому занятию куда больше внимания, чем обычно, и переставляя сухие тарелки на сосновую столешницу по ранжиру с такой педантичностью, что Гурни начал выходить из себя.

— Да, кстати, — произнес он с чуть большим недовольством, чем хотел, — а почему ты вообще дома?

— Прости, ты что имеешь в виду?

— Вроде у тебя по расписанию вечер вязальщиц.

— Мы сегодня закончили чуть раньше обычного.

Ему показалось, что она недоговаривает.

— Что-то случилось?

— Ну да, немного.

— Что?

— Ну… Маржери-Энн вырвало.

Гурни недоуменно моргнул.

— Ч-что?

— Ее вывернуло наизнанку.

— Маржери-Энн Хайсмит вывернуло наизнанку?

— Да.

Он снова моргнул.

— Как это — вывернуло наизнанку?

— Разве это можно понимать по-разному?

— То есть ее вывернуло прямо у стола?

— Нет, она успела встать из-за стола и помчалась в туалет.

— И?

— И не добежала.

Гурни заметил, что в ее голосе появилась пропавшая было теплая ирония, которой она обычно уравновешивала печаль. Он давно не слышал этого тепла и сейчас захотел во что бы то ни стало раздуть его, но понимал, что если перестараться, оно, наоборот, погаснет.

— Стало быть, она испачкала пол.

— О да, не то слово. И не только пол.

— Как так?

— Ее вывернуло не только на пол, но еще на котов.

— На котов?!

— Мы сегодня встречались у Бонни. Помнишь, у нее два кота?

— Кажется, помню.

— Вот они дрыхли себе в корзинке, которая стоит у Бонни в коридоре рядом с туалетом…

Гурни начал смеяться, и с непривычки у него закружилась голова.

— …Маржери-Энн ровно над этой корзинкой и прорвало.

— Боже, — выдохнул Гурни, сгибаясь от смеха.

— Надо сказать, что прорвало ее основательно. А коты взвились из корзинки и помчались разносить содержимое ее желудка по гостиной.

— И по всей мебели?

— Ровным слоем! Они носились по дивану, креслам… впечатляющее было зрелище.

— С ума сойти! — Гурни не помнил, когда последний раз так смеялся.

— Само собой, после этого есть никто уже не смог, — добавила Мадлен. — И сидеть в гостиной тоже стало как-то… неприятно. Мы предложили Бонни помочь убраться, но она отказалась.

Помолчав немного, он спросил:

— Может, хочешь поужинать?

— Нет! — воскликнула Мадлен. — Не упоминай при мне еду!

Он представил себе носящихся по комнате котов и снова засмеялся.

Однако мысль об ужине все-таки погасила тепло в голосе и взгляде Мадлен.

Когда он наконец закончил смеяться, она спросила:

— Так что, завтра встречаешься с Соней и безумным коллекционером?

— Нет, — ответил он, впервые довольный, что Сони на встрече не будет. — Только я и безумный.

Мадлен удивленно подняла бровь.

— Я бы на ее месте любой ценой стремилась на этот ужин.

— Вообще-то встречу перенесли на обед.

— Надо же, значит, тебе уже сбили цену?

Гурни промолчал, но замечание его странным образом задело.

Глава 40

Негромкий вой

Закончив с посудой, Мадлен устроилась в пухлом кресле у камина с чашкой травяного чая и вязальными принадлежностями. Гурни взял одну из папок с документами по делу Перри и сел в соседнем кресле. Так они и сидели — рядом, но порознь, каждый в своем небольшом пятачке света.

Он открыл папку и достал отчет по форме ПСН. В системе ФБР эта форма полностью называлась Протокол Программы по предотвращению преступлений, связанных с насилием, а в Бюро криминальных расследований она же называлась Протокол Программы по изучению преступлений, связанных с насилием. При этом форму прогоняли через одни и те же компьютерные программы. Второе название нравилось Гурни гораздо больше — оно было ближе к истине.