Здесь и сейчас
Шрифт:
– Война! – объявляет он, когда мы оба выкладываем четверки.
Я гляжу на Итана и жду, а он на меня, и в голове у меня молнией проносится мысль: он знает, что я не умею играть в «войну», да и во все остальные игры, которые перечислил.
Он медленно, не торопясь выкладывает три карты рубашкой кверху, чтобы я смогла сделать то же самое.
– Готова? – спрашивает он. – Последняя перевернутая берет.
Итан больше не прощупывает меня, теперь он меня учит.
Я забываю, куда надо класть свою карту. В голове туман, теснится
Итан про меня что-то знает, не в точности, конечно, но догадывается, что здесь какая-то тайна. Нечто особенное, сомнительное, связанное с вечным страхом. И знает он это уже давно. Поэтому и таскается за мной, оказывает мне свое покровительство и милость. Он чувствует, что мне нельзя говорить о себе, и давить не собирается, но наблюдать за мной будет, как и пытаться понять тоже. Бывают такие минуты ясности между нами, когда он догадывается, что я тоже это понимаю.
Я снимаю очки и тру глаза. Верчу в пальцах карту.
– Ага, дама! – подбадривает он меня, когда я наконец кладу карту. – Отлично!
Итан все сделает так, лишь бы мне было хорошо. Всегда поможет выпутаться. Он понимает, мне это необходимо.
– Молодец, самое время положить даму, Джеймси! Давай бери, все твое.
Как он все-таки радуется, что я выиграла.
– Ничего, сейчас отыграюсь, – заверяет он. – Так что нос не очень-то задирай.
Итан изо всех сил старается быть веселым и беззаботным, но в глазах все же таится некая серьезность, кроется некий вопрос, желание защитить. Между нами всегда есть что-то невысказанное.
– Есть хочется, – говорит он. – У меня есть кое-какая мелочь. Пошли посмотрим, что там можно купить в автомате.
Я с удовольствием встаю и иду за ним, сунув руки в карманы джинсов.
– Карты – такая штука, Хенни, за день их не освоишь, – говорит Итан, похлопывая колодой мне по лопатке. – Думаю, мы начнем с «гоу фиш», а потом, пожалуй, и «старую деву» освоим. Потом перейдем к «спиту», а там и в «джин» научимся. У меня насчет тебя большие планы, дружок.
Не знаю, что ответить. Итан принимает это как еще один из моих странных изъянов, не спрашивает ни о чем и уж тем более не требует ответов. Просто хочет помочь. Он действует не так, как все, и довольно успешно.
– А потом, когда будешь готова, я научу тебя играть в самую лучшую игру… в «черви». Тебе она очень понравится, веришь?
Кап-кап-кап, капает вода. Не могу ему запретить, потому что не хочу.
Автомат почти пуст.
– Ох уж эти жадные дети, – бормочет Итан.
– Смотри-ка, чипсы еще остались. – Я стараюсь говорить нормальным голосом.
– Надоели, – корчит рожу Итан. – А куда, черт возьми, подевались чипсы с привкусом кетчупа?
Я смеюсь:
– А спиральки?
– Ими не наешься.
– Крекеры с сыром все раскрошились.
– Ну да, будто они лежат тут уже лет тридцать.
– Жвачка тоже не еда.
– Эх,
– Смотри, тут есть еще «фрутос». Одна пачка осталась.
– А что, пожалуй, это дело, – кивает он. Сует монету в щель и колдует пальцами по кнопкам. – Мм… «Г», мм… четыре.
– Да это же семечки!
– Ой, верно. Мм… «Е»… шесть.
– Да нет же! Это свиные шкварки!
Не могу удержаться от смеха. Ясно, он просто дурака валяет. Я показываю пальцем на кнопку с цифрой пять, но Итан отталкивает мою руку.
– Сам разберусь, – говорит он, делая вид, будто палец его не слушается и сам собой хочет нажать на «Д», кукурузные колечки.
Я тоже отталкиваю его руку, в последнюю секунду.
– Да ты что! Кто сейчас это ест? – говорю я так, словно я нормальная, легкомысленная и беспечная семнадцатилетняя девчонка.
И вдруг, как бы со стороны, слышу свой смех и сразу умолкаю. Оглядываюсь: нет ли поблизости Джеффри. Дура я дура. С чего это вдруг я тут веселюсь, совсем распустилась!
С глухим звуком в приемник падает пачка «фрутос», и Итан выуживает ее оттуда.
Я извиняюсь, говорю, что мне надо в туалет, и по дороге мысленно ругаю себя на чем свет стоит.
К его руке прикасаться нельзя. Смеяться с ним тоже нельзя. Нельзя есть с ним эти дурацкие «фрутос». Я обманываю себя, когда делаю вид, что все это не имеет для меня никакого значения.
Двенадцатая заповедь в каком-то смысле сформулирована просто блестяще. Она не говорит прямо о том, что нельзя вступать в контакт с человеком, рожденным в этом времени, хотя подразумевается, что это абсолютно запрещено. В ней не говорится прямо, что нельзя целоваться, или брать за руку, или даже заниматься сексом, – по многим причинам это просто немыслимо. Такую заповедь можно обойти. Нет, там говорится: с родившимся в данном времени нельзя допускать близости. И вот тут нас поджидает ловушка. Близости…
Я знаю, что это такое. Это сложенные вместе секунды, когда мы с Итаном встречаемся взглядами, когда он поддразнивает меня и я его в ответ. Это всякий раз, когда он называет меня ласковым прозвищем, когда учит меня играть в «войну» и переворачивает мою даму картинкой вверх. И я страстно жду этих мгновений.
Тут уж меня не поймаешь, потому что ничего не докажешь – все ведь происходит у меня в голове, а уж туда точно никто не доберется.
Конечно, когда на следующей неделе я встречусь с мистером Робертом, меня ждет выговор. Но я скажу: «А что такого, я просто стараюсь вести себя как всякая другая девчонка моего возраста. Что я могу поделать, если Итан за мной хвостом ходит?» Они же не хотят, чтобы я вела себя как какая-нибудь отшельница или ненормальная, так? Нельзя же всем сидеть перед компьютером и с утра до вечера играть в «рунскейп», как Декстер Харви.