Здесь русский дух...
Шрифт:
Казаки молчали. Чего они скажут? Уж и так их повсюду называли ворами, а начни они притязать на призейские земли, так казаков и вовсе сочтут за государственных преступников. Хотя преступники не они, а те, кто богатствами державными вольно распоряжается. Испокон веков было на Руси: отдал чужакам хотя бы аршин родной земли — навеки народ тебя проклянет.
До того как появиться на Амуре, тобольский боярский сын Алексей Толбузин, получивший в награду это звание за верную службу царю, пять лет служил товарищем у своего отца, нерчинского воеводы, после чего почти три года сам исполнял его обязанности. Толбузина назначили не просто так. До своего поста он не раз бывал в Приамурье, знал здешних людей. За эти годы Алексей неплохо изучил военную тактику и стратегию южных соседей, постиг их психологию. Сейчас, когда, по всем сведениям, верховный готовился к войне против русских, умения и навыки мужчины вполне могли пригодиться.
Алексей Ларионович начал с осмотра своих владений. Он взял с собой семерых бывалых казаков, сел на коня и пустился в путь. Доехал аж до устья Зеи, после чего поднялся вверх до впадавшей в нее Селимбы, где несколько лет назад у устья небольшой речушки Долонца албазинцы поставили поселение. «На Селимбе надо поставить поселение, осмотреть, зафиксировать в виде чертежа. Также надо разобраться с податными иностранцами», — заинтересованные в увеличении облагаемых налогом земель, отписали чиновники из Москвы, в то же время повелевая не вступать в конфликты с маньчжурами.
Эта небольшая по размерам крепость выглядела надежно. Кругом ее окружали бревенчатые стены, внутри — изба и вышка для наблюдения. На избе и вышке находились приспособления для стрельбы — «верхний бой». В такой крепости можно было спрятаться, защититься от маньчжурских ратников, постоянно рыскавших в этих местах, собирая с тунгусов налог. Азиаты считали эти земли своими, и Долонское поселение считали русским бельмом на восточном глазу. Поэтому при упоминании о нем император Шэн-цзу приходил в ярость, постоянно требуя от русских снести поселение. Москва как будто ничего не слышала, а императора подобное еще больше злило. Уже не раз он посылал сюда своих людей, заставлял их разрушать крепость, но долонцы ее удерживали, защищая родные места.
— Доброе место выбрали для крепости, молодцы! — похвалил приказной казаков.
— Все Никифор, наш атаман… — сказал ему Федор Опарин. — Человек! — многозначительно добавил он.
Услышав подобное, Толбузин улыбнулся в усы. «Надо же, как они его любят!» — подумал он. Впрочем, отставной атаман и Алексею приглянулся. Уже с первых минут знакомства с ним он понял, что имеет дело с умным, решительным, деловым, хотя и не в меру дерзким человеком. И правда: привык начальствовать, а тут, видишь ли, самому приходится подчиняться.
Сам Черниговский, как и все албазинцы, выступил против назначения Толбузина приказным. Опять чужака прислали! Доколе ж Москва-матушка над нами издеваться будет?..
Только на первых порах мужчины мучались неизвестностью, но когда казаки увидели реальные дела, то отношение к нему тут же изменили. Человек этот, оказывается, приехал не кормиться за чужой счет, не воровать казенные деньги, не обирать до нитки податных тунгусов, а помогать окружающим простым людям. Особенно им пришлось по нраву то, что Толбузин не стал строить себе хоромы, а вместе с женой поселился в приказной избе, где до недавнего времени обитал получивший наконец-то свой собственный угол Черниговский. Жировать не жировал — ел все подряд, особого отношения к себе не требовал. Считайте, говорил, что я такой же казак, как и вы, только чином повыше. Окружающие-то думали, раз сын боярский, то будет жить на широкую ногу и на людей смотреть свысока. Нет! Вместо этого он устроил себе скромный быт, стараясь заботиться больше о других, чем о себе. Никакая просьба казаков и их близких не оставалась без его внимания. Где словом мог помочь, где делом.
— Повезло нам с приказным-то, — стали говорить люди. То же самое мог сказать и Гермоген, с которым Толбузин быстро сдружился.
— Будто Бог нам его послал, — не раз повторял старец. — Много я их, начальных-то людей, повидал за свою жизнь, и почти все они являлись ворами и пьяницами. Этот мужик явно не такой…
На Селимбе Толбузин тогда пробыл два дня, все присматриваясь к чему-то и прикидывая в уме. Потом сказал:
— Быть здесь новому поселению. И хлебородные места есть, и есть, куда селить крестьян. Земли эти мы маньчжурам не отдадим. Не для того сюда пришли. Если будут донимать — так побьем их зараз.
Вверх по Зее и ниже речки Брянды, у озера Бабака тоже поставили зимовье с «верхним боем». Прежде оно стояло на верхней Зее, причем далеко от дороги и торговища. Посланный когда-то сюда нерчинским воеводой казак Игнатий Милованов перенес его на другое место — на дорогу к торговищу, где тунгусы и азиаты обменивались товарами, одновременно запретив первым продавать соболей раньше, чем уплатят подать русскому царю.
Внимательно изучал Толбузин свои владения. Он видел вниз по Амуру и Зее много хлебородных мест, где теоретически имелась возможность расселить тысячи пашенных. Строевого леса не было, но его можно реально могли сплавить по Зее и Селимбе.
Вверх по Зее находились горы. Поселившиеся в этих местах русские промышленные люди рассказывали о железной руде и золоте, встречавшихся здесь.
От устья Зеи до Албазина вверх по Амуру всюду попадались следы старых заброшенных пашен.
— Прежде тут жили дауры, — просвещал нового начальника Федор Опарин.
— Куда ж они все подевались? — удивлялся Толбузин. — Гляньте, какая здесь землица! Такой в Нерчинском краю и в помине нет.
— Сбежали, — сказал Федор. — Так им верховный правитель велел. Вроде как решил казаков с голоду уморить. Впрочем, дела давно минувших дней. Еще при Онуфрии Степанове Кузнеце все произошло… Сперва своего-то хлеба не было, и все у дауров покупали. Раз! — не стало их. Пришлось самим пашню налаживать…
Возвратившись после долгого похода по приамурским весям, Толбузин собрал подчиненных.
— Если б знали вы, какие богатства тут стережете! — сказал он казакам. — Какая здесь хлебородная земля, а какие сокровища таит она!.. Знающие люди рассказывали мне, что тут есть и железная руда, и золото. Какие здесь леса! Сколько в них дичи, сколько пушного зверя… Разве имеем мы право отдать все это чужеземцам?
— Хрен им с перцем! — бодро крикнул Игнашка Рогоза.
— Вот и я о том же, — улыбнулся Толбузин. — Да, нас мало, но в нас есть дух крепкий и вера наша в Господа Иисуса Христа. Верно я говорю, казаки?
— Конечно! — раздалось дружное в ответ.
— Если так, будем трудиться, — произнес приказной. — Перво-наперво нам нужно построить фортеции. Вижу, многое уже сделали, но еще больше предстоит сделать.
— Пушечек бы нам побольше! — сказал кто-то из казаков.
— Пушки будут! — ответил Толбузин. — Я недавно получил письмо от нерчинского воеводы. Тот сказал, что уже послал нам оружие с зельем. Скоро, я думаю, надо ждать обозы.
Только вряд ли казаки поверили воеводе. О них словно все забыли. Они не только четыре года не получали от казны никакого жалованья, но им еще и оружие не слали. Спасибо местным купцам, которые одни поддерживали казаков. В 1684 году албазинские торговцы купили на свои деньги семь пудов пороха и пять пудов свинца, подарив их казакам. Понимали, что промышленному и торговому люду никак не обойтись без ратной силы, ведь только с ее помощью они смогут устраивать дела в Сибири.