Здесь русский дух...
Шрифт:
О близости маньчжур первым объявил Толбузину Улуй, возвратившийся в начале июня 1685 года из разведки.
— Ой, кусяин, беда! — влетев в приказную избу и даже не отдышавшись от быстрого бега, воскликнул тунгус. — Маньчжу идет… много человека… Война будет, большой война!..
В это время Алексей Ларионович сидел за столом и сочинял письмо нерчинскому воеводе Ивану Власову. Когда Улуй сообщил ему страшную весть, у него похолодело в груди.
— Ты присядь и все мне обстоятельно расскажи… Где ты видел маньчжур, много ли их там, что у них за оружие?.. Я слушаю! — едва сдерживая волнение, проговорил Толбузин.
Тогда Улуй поведал воеводе о том, что вверх по Амуру на них движется огромное войско. Остальные, а их тысяч десять, не меньше, идут сухим путем — кто на лошадях, кто на верблюдах, а кто и пешим строем. При них обозы с продовольствием и снаряжением, полевая артиллерия до ста пушек, не считая осадных орудий. Маньчжуры рушат и жгут все попадающееся на их пути, — поселения, деревни, крестьянские дома. Нет от них спасения.
— Есть ли при них ружья? — спросил воевода.
Оказывается, маньчжуры воевали с ружьями, которые еще недавно были в руках казаков, павших при защите русских селений. Как и прежде, большая часть азиатского воинства вооружилась мечами и луками.
В пушках богдойцы не испытывали недостатка. Часть артиллерии они унаследовали у сокрушенной ими династии Мин, которую снабжали оружием португальские миссионеры, а часть уже на месте отлили им находившиеся в Поднебесной и пользовавшиеся покровительством самого императора голландские иезуиты. Последних возглавлял некто Фердинанд Вербист. Европа со страхом следила за продвижением русских на восток и потому делала все, чтобы остановить их. В то же время она сама не упускала случая распространить свое влияние на азиатские земли.
— Значит, говоришь, их там много? — выслушав тунгуса, задумчиво произнес воевода.
— Ой, много, кусяин! Так много, как комар в тайга, — сокрушенно покачал головой Улуй.
— Как долго им еще идти до нас?
— Однако, кусяин, севодни их не ожидай, разве что завтра к ночи… — что-то прикинув в уме, ответил тунгус.
— Так скоро? — удивился воевода. — Чего уши-то развесил? — обратился он к притаившемуся в дальнем углу порученцу Кешке Воробью. — Давай, собери мне десятников!.. Да поживее! Чтоб старшины промышленных да ремесленных людей были.
— Как с монастырскими-то быть? — напуганный страшной вестью, растерянно спросил молодой казак.
— Слободского старосту тоже зови!..
…Ударили в железо. Следом громко зазвонил колокол, наполнив тревогой всю округу. Тут же со всех сторон к поселению устремились люди. Беда!
— Может, пронесет? — узнав, зачем их призвал воевода, сказал с надеждой сидевший подле Толбузина за большим столом казачий десятник Матвей Кафтанов. — Вдруг придут лишь попугать?
Толбузин покачал головой.
— На это раз все серьезнее, — произнес он. — Просто так тьмой в поход не ходят.
— Неужели их там и впрямь тьма? — не хотел верить кто-то из десятников.
— Бери больше!.. Если Улуй не врет, то их там все пятнадцать тысяч будет… Решайте, что будем делать… — обратился он к казакам. — Скажете уйти — уйдем, а нет, так бой примем. С такой оравой будет сложно справиться.
Казаки примолкли, сурово уставившись на воеводу. Трудное решение им сейчас предстоит принять. Впрочем, воеводе и того тяжелей. Вон как осунулся… Считай, на добрый десяток лет в одночасье постарел. Неудивительно. Человек оказался в такой ситуации, когда одно его слово могло решить участь многих сотен. Более того, впервые в жизни он должен принять решение, от которого зависела дальнейшая судьба всего амурского края, а значит, судьба всей Московской державы. Поэтому не торопился Толбузин взять на себя всю ответственность за это решение. Посчитал, что прежде должны высказаться сами люди.
— Чего тут решать? Драться будем! — нарушив тишину, первым подал голос Петр Опарин. — Там, может, и подмога придет.
— Послали к нам людей… Только уж больно долго они идут, — с явной досадой в голосе произнес Толбузин.
— Кто ж такие? Нерчинские? Так у них у самих воевать некому. Старый Фрол и Васька-богомол — вот и все войско, — усмехнулся казачий десятник Иван Усов.
— Нет, — сосредоточенно произнес Толбузин, — из Тобольского края к нам люди идут. Об этом мне из Енисейска отписали.
— Сколько же их? — поинтересовался Мишка Ворон.
— Целый полк, — ответил воевода. — Где-то шестьсот голов. Ведет их полковник… Как его там?.. — наморщил он лоб. — Бертон?.. Нет, вроде как Бейтон… — вспомнил Алексей Ларионович.
— Нерусский? — спросил старшина промышленников Андрей Морозов.
— Кто его знает? — пожал плечами Толбузин.
— Поглядим, чего за птица, — невольно пробурчал Петр. — Наши надежнее… Хотя и среди русских поганцев хватает… Послушай, Ляксей Ларионыч, — неожиданно обратился он к воеводе. — Если дело приняло такой оборот, выпустил бы ты моего папку. Что ему в яме сидеть? Он тебе на воле больше пригодится. Не знаешь, каков он в бою?..
Большой, суровый, решительный, Петр смело глядел воеводе в глаза, даже не думая заискивать перед ним.
— Верно говорит Петька! — неслось со всех сторон. — Пускай Федор крепость защищает! Он ведь один дюжины маньчжур стоит. Выпускай!
— Ляксей Ларионыч, послушай народ! — обратился к воеводе Черниговский. — Ты ведь не успеешь Федьку в Москву отправить. Пускай вместе с нами воюет…
Толбузин напрягся, вдруг взорвавшись:
— Вы что!.. Неужто не понимаете, что ваш Федька — государственный преступник? — гневно возразил он. — А ты… — бросил Толбузин Никифору. — Ты сам такой же вор, поэтому и просишь за него!
Черниговский не ожидал такого поворота событий.
— Меня царь помиловал! — с силою стукнул он кулаком по столу. — Нечего меня упрекать… Вообще, если хочешь знать — здесь нет праведников. Тут всякой твари по паре… Ткни пальцем — точно на бывшего вора или каторжного попадешь. Знай, эти люди, хоть и грешники, но за державу каждый из них готов жизнь свою положить. Не возводи напраслину, воевода…
Толбузин замотал головой.
— Все равно не могу вашу просьбу исполнить! — сказал он. — Я человек государственный, и поэтому должен поступать по закону, а не по вашей прихоти. Хоть режьте меня!..