Здесь русский дух...
Шрифт:
— Готово! — сдержанно произнес пушкарь, увидев взлетевший в воздух генеральский шатер.
— Молодец! — похвалил его Черниговский. — Давай, ударь-ка вон по тем позициям, — указал он туда, где, готовясь к атаке, сгрудились маньчжурские воины.
Снова грохнуло орудие.
— Попал! — радостно закричал Черниговский. — Теперь…
Он не успел договорить. Ударившая вражеская петарда попала в бочку с пушечной пальбой. Раздался грохот. Никифора швырнуло в сторону. Какое-то время он лежал на земле, не в силах подняться. Кто-то подбежал к нему, подхватил на руки и потащил вниз.
— Данила! Где он? Что с ним? Жив ли? — едва переставляя ноги, спрашивал казак товарищей. Те что-то ему отвечали, но он их не слышал. Голова была чугунной, а в ушах стоял сплошной гул.
Только потом он узнал, что Данилу-пушкаря после взрыва разнесло на куски. Узнает и заплачет. За эти годы тот стал ему точно брат, как, впрочем, и другие его товарищи-казаки…
…Лантаня тогда спасло только чудо.
— Варвары! Они чуть не лишили меня жизни! — с ужасом взирая на трупы своих офицеров, которых накрыл выпущенный пушкарем Данилой Лыковым заряд, в отчаянии закричал он. — Тотчас перенесите огонь артиллерии на русские батареи! Я им покажу! Я им покажу! — вопил он, пытаясь прийти в себя после испуга. — Они еще узнают генерала Лантаня!
Он считал, что только провидение спасло генерала от неминуемой гибели. Недаром, перед тем как отправиться в северный поход, он посетил азиатскую церковь, где попросил богов быть к нему милосердным и помочь добыть победу. Теперь он видел, как милостивы боги.
— Еще. Еще огня! Сравняйте эту крепость с землей! — вскочив на белого скакуна, скомандовал Лантань. — К вечеру от нее ничего не должно остаться!
Грохот, гром… Тяжелые ядра «проломных» пушек врага, к удивлению казаков, считавших свою крепость неприступной, легко пробивали стены и башни крепости. Вокруг все в дыму. Кричат в испуге бабы, плачут малые дети. Всюду стоны раненых и крики о помощи.
Так продолжалось еще около часа, и только после этого Лантань велел своим воинам идти на штурм. Вот уже первая волна маньчжуров хлынула к крепостным стенам. Их было так много, что, казалось, ничто не помешает сломить сопротивление русских и взять приступом крепость. Их не могли остановить ни острые клинья «чеснока» на подступах к крепости, ни глубокий ров, ни даже свинцовые пули, летевшие градом с высоких стен.
— Пушкари, поддай-ка огоньку! — громко скомандовал Толбузин. — Сыпь по ним! Этих тараканов, похоже, ничем не остановишь…
Что могут сделать две пушки, когда маньчжуры так и прут, так и прут со всех сторон?
— Эй! Давай сюда смолку! Сейчас мы баньку этим сволочам устроим! — оценив обстановку, велел воевода. Тут же несколько десятков крепких мужиков устремились вниз, где их бабы, поддерживая огонь в кострах, варили в больших чанах выкуренную заранее в специальных крытых ямах смолу.
— Захарушка!.. — шумела вслед своему мужу Любашка. — Помни, у тебя ребенок на шее…
— Отстань! — не оборачиваясь, прикрикнул на нее мужик, в паре со своим приятелем тащивший на стену железный бак с бурлящей смолой. — Не до тебя мне.
Волосы и рубашка Захара взмокли, а лицо почернело и покрылось пороховой сажей. Также выглядел и его напарник.
— Быстрее! Быстрее! — подгоняли мужиков сверху десятники. Те спешили, ведь казацкие пищали, аркебузы и мушкеты не в силах сдержать волну неприятеля. Не могли мужчины отвечать любопытным бабам. Выльют из раскаленных чанов в тару смолу и бегут к сходням. Наверху, изловчившись, опрокинут ее на головы маньчжур и снова несутся вниз. Раз за разом… Воздух тяжелый, пропитанный пороховыми газами, дымом и смолой. При этом чем дальше, чем гуще становились паленые запахи. Ошпаренные кипящей смолой маньчжуры кричали благим матом, падали с лестниц, но на смену им приходили другие.
— Давай, бросай веревки — будем на катках смолку поднимать! — решив, что надо ускорить дело, велел мужикам воевода.
В следующую минуту змеями полетели вниз концы веревок. К этим концам стали привязывать баки с кипящей смолой, которые натруженные руки мужиков поднимали наверх.
— Давай! Давай, братцы! Вари их, окаянных, заживо! — не смолкал голос воеводы.
Богдойцы все перли и перли на стены.
— Пли! — не успевали подавать команды десятники. — Пли!
Враг продолжал наступать.
— Пли! — надрывно кричал Толбузин.
Падали маньчжурские воины, сраженные свинцом, но на их место вставали другие.
— Гляньте! Гляньте! Они обходят нас с севера!
— С востока тоже прут!
— Не только оттуда! Вон у западной стены уже появились!
— Тучи… Ей-богу, тучи! — перекрестился старый казак Прокл Былин.
— Пли!
— Эх, не пропадать же!.. — закричал кто-то из десятников. — В сабли — и вперед!..
Рев, стоны, проклятия… Пылали вокруг соломенные крыши, заполоняя пространство едким дымом.
— Обложили, дьяволы, крепость, — наблюдая сверху за боем, вслух проговорил воевода. — Устоим ли?
— Устоим, Ляксей Ларионыч! Чего, мы не казаки? — неожиданно послышалось за его спиной. Обернулся — Федор Опарин. Глаза горят, а в руках сабля на солнце сверкает.
Толбузин никак не ожидал такого расклада.
— Ты с ума сошел? Говорю, кто дозволил тебе яму покинуть? — быстро совладав с собой, закричал он на бывалого казака.
— Кто? Видно, сам Бог так распорядился! — усмехнулся казак. — Не могу в яме сидеть, когда вокруг такое творится!
…Выбраться из темницы ему помог случай. Когда маньчжурская артиллерия нанесла первый удар, в крепости началась паника. Все кричат, куда-то бегут, а куда бегут, и сами не знают.
— Эй, браток! Ты б выпустил меня! Не помирать же мне в яме! — позвал стражника Федор, а того и след простыл. То ли накрыло зарядом, а может, просто испугался и вместе со всеми помчался искать укрытие. Вон сколько понарыли, и них хоронились.
Стал думать, что делать. Тут, на счастье Опарина, мимо пробегала какая-то баба. Услышав призывный голос Федора, подошла к краю ямы и заглянула в нее.