Здесь русский дух...
Шрифт:
— Вперед, вперед, товарищи мои! — крикнул на скаку старшина, и в его руке блеснула булатная сталь клинка. — Не посрамим казачье племя!
Его боевой клич подхватили казаки:
— Не посрамим!.. Не посрамим! Бей азиата, бей!
Ох и отвели казачки в тот день душу, скрестив клинки с азиатами! Звон стали, крики раненых, кровь, стоны, проклятья — суровая и одновременно веселая жизнь. Рубились как в последний раз. И летели на землю головы басурман, и ни их воинственные вопли, ни копья, ни стрелы не смогли рассеять по полю казаков.
— Скажите мне, братья-казаки, хорошо ли мы погуляли на Дону?! — сбросив с лошади очередного маньчжура, кричал товарищам Федор.
— Хорошо, старшина!.. — слышалось в ответ.
— Как Астрахань брали, помните?
— Помним, Федька, помним!
— И Самару помните?
— И ее тоже!
— Разве можем мы не одолеть поганцев?
— Одолеем, старшина! Дай только время.
Снова звенит сталь, льется кровь, звучат проклятья раненых…
— Гридя!.. Бык! Жив ли?! — прокладывая клинком себе путь, кричал товарищу старшина.
— Жив я, Федька, жив!.. Турка грозного били, отчего же не справимся с маньчжурами?
— Любо! — остался доволен его ответом старшина. — Семен?.. Хорошо ли держит тебя седло?
— Хорошо, дружище! Лучше некуда!
— Карп! Живой?.. — взяв за шиворот маньчжура и сбросив его с лошади, не унимался старшина.
— Еще долго жить буду! — слышал он голос старого товарища.
— Хорошо говоришь! — натягивая поводья, чтобы сдержать коня, который, казалось, готов был в запале броситься на вражеское копье, кричал Карпу Федор. — Где Фома?! Что-то я его не вижу.
— Здесь я! — откликнулся Фома Волк.
— Жив, значит?
— Жив!
— Ты, Иван Шишка?..
— Здесь я, здесь!
— Как там братья Романовские?
— Живы мы, дружище, живы! — слышал Федор голос Леонтия.
— Так прикончим азиатов, а то слишком с ними возимся!
Стали казаки еще быстрее работать клинками, и уже скоро вся дружина врагов лежала порубленная на сырой земле.
— Хорошо, братцы! — когда казаки покончили с маньчжурами, похвалил товарищей старшина, глядя на поле брани, густо залитое кровью. — Так будет со всеми, кто решится пойти против нас!
— Твоя правда, старшина! Всех побьем! Слава казакам! — звучали голоса еще не успевших остыть после битвы товарищей.
Федор отер рукавом кафтана пот с лица и спросил:
— Что у нас? Есть ли убитые?
— Есть! — ответили ему. — Митяй Суворин и Остап Сковорода.
— Жаль, — покачал головой старшина. — Как поступим, товарищи? В чужой земле их похороним или повезем домой?
— Неужели оставим? Домой, конечно, домой! Их жены нам такого не простят… — кричали казаки.
— Ладно, а врагов оставим на съедение чужим воронам. Пусть попируют, — сказал Федор.
Привязав мертвых товарищей к седлам оставшихся сиротами лошадок, казаки отправились в путь. Вокруг такая красота, нельзя глаз оторвать. Больше всего поражали окрестные горы, чьи вершины были укрыты прозрачной пеленой сизого тумана. Впечатляли и леса у подножия гор, и травы в полях, усеянные поздними цветами. Только любуйся! В момент, когда казаки стали потихоньку отходить от недавнего боя, раздался встревоженный возглас Фана:
— Маньчжуры!
Снова руки казаков потянулись к оружию. Только напрасно так лихорадочно забились их сердца, ведь на этот раз отсутствовала всякая опасность. Вместо маньчжурских конников они увидели впереди каких-то странных людей, которые, заметив казаков, тут же повернули вспять.
— Братцы, давайте глянем, кто такие! — предложил Фома.
Пришпорив коней, казаки бросились в погоню.
Это были четверо молодых китайцев с выбритыми до блеска лбами, одетые в синие, мокрые от пота длиннополые халаты, на плечах которых покачивался украшенный разноцветными лентами паланкин. Двигаясь усталой рысцой, китайцы пытались оторваться от чужаков. Их голые грязные пятки, мелькавшие впереди, вызвали у казаков дружный смех.
— Стой! — приказал Федор. — Кто такие?
Егорша Комар тут же перевел его слова.
Китайцы замерли, и в следующее мгновение шелковая занавеска паланкина отдернулась, а на казаков глянуло хорошенькое девичье личико.
— Охо! Ничего себе девица! — увидев столь хрупкое и луноликое создание, почесал затылок Мишка Ворон.
— Нечего на чужих девок пялиться — своя в Албазине ждет! — прикрикнул на него старшина.
Речь шла об Аришке, дочери Федора. Молодые общались уже почти год, и в крепости стали поговаривать об их скорой свадьбе. Старшина был не прочь иметь такого красивого и умного зятя. Кроме того, его будущий зять — потомственный казак.
— Девушка не из бедных, у нее наверняка есть золотые украшения. Может, поживимся? — подъехав к Федору, проговорил Иван.
— Цыц! — строго глянул на него старшина и вдруг приказал ханьцам опустить тяжелую ношу. Когда они это сделали, он предложил девице выйти из паланкина, но она наотрез отказалась. Тогда старшина силой вытащил ее оттуда. Девушка сопротивлялась, Царапалась, кусалась, плевала казаку в лицо, а тот только весело смеялся и все время приговаривал:
— Ай, молодец! Ну-ну, хватит, хватит!..
Это была молоденькая азиатка, одетая в атласный халат коричневого цвета, скромно украшенный незатейливым орнаментом и перетянутый в талии красным широким поясом. Ее маленькие ножки были обуты в расшитые бисером туфельки. Девушка отличалась гибкостью, тонкостью талии и легкостью в поступи. Ее длинные, черные с синевою волосы чьи-то терпеливые руки уложили в прическу и украсили золотой заколкой. Тонкий, с маленькой горбинкой нос, а кожа белее и нежнее персидского шелка. Ресницы пушистые, словно лебединый пух, брови же походили на крылья черной чайки, парящей над белым мраморным озером ее припудренного лба. Когда девушка взмахивала ими, у Федора останавливалось сердце. Губы!.. Розовые лепестки, волею случая занесенные ветром на утопающую в пыли дорогу.