Здесь стреляют только в спину
Шрифт:
Официально непьющий, спортсмен, член партии, старательный работник, диплом... Местное УКГБ отправило учиться в Андроповский институт – Первое главное управление КГБ, внешняя разведка. Лучистое будущее – вот оно, рядом...
Три года он грыз гранит. Жена Маринка прошла трехмесячные курсы – раз в неделю, по вечерам на Кутузовском: лекции о работе КГБ и стране пребывания (намечалась Бельгия), а затем годичные курсы для отобранных – ей предстояло работать вместе с мужем...
Все сорвалось. Резидентом поехал другой. А он, после неудачи с выездом, некоторое время работал в 6-м управлении КГБ (экономической
С 1990 года он активно участвовал в работе бирж, в 1991 ушел в отставку, возглавив СП «Глория». Начал с экспорта цветных металлов, далее пошло серьезнее – золото и платина. Связи с АО «Корякгеодобыча», артелью «Амур», купленные люди в «Алмазювелирэкспорте». С 1999 – гендиректор ЗАО «Глория» – деловой, молодой (на вид значительно моложе своих лет), с женой развелся, живи да радуйся, зарабатывай, процветай...
И вот такое случилось. Юность вспомнил? Таежные романы и посиделки у костра? «Бьются дождинки в палатку»? «Повесть о настоящем человеке»? Тот тоже куда-то полз, а потом ноги болели... Только полз «настоящий человек» за жизнью, а он – за сероватым, почти не блестящим металлом, стратегически полезным ископаемым по 450 баксов за тройскую унцию. Солдаты из команды Кортеса прозвали его «серебришком». Слово «platina» – уничижительное от «серебро»...
Я проснулась от шороха. Кто-то прошуршал в непосредственной близости от моего мешка. Я втянула воздух, затаила дыхание. «Косточки в ряд» жалобно скрипнули. Тишина настала – либо кто-то встал возле моего «кокона», либо бесшумно поплыл дальше. Жуть тихая...
Я легонько потянула «молнию». Мелькнули фосфорные стрелки на циферблате: без четверти пять. Утро пришло...
Никто не стоял над душой. За ночь натянуло тумана. Белое марево висело над землей, укрывало лагерь. По небу катились тучи – пока не дождевые, комковатые, но достаточно низкие.
Я высунула нос из мешка, осмотрелась. Видимость – метра три, да и то сомнительная – слишком густо клубился туман. Отдельные обрывки опутывали кустарник. Свистел порывистый ветер. Кто-то спал, завернувшись в спальник, за ближайшей кочкой, за ним угадывались очертания еще одного сновидца. Валялись мешки, обгорелые рогатины. Костер, обязанный «работать» всю ночь – для отгона зверей и согрева земли, – еле тлел. Дневального не было. Либо спать завалился, либо он и прошел мимо меня.
Странный шорох мне не почудился. Треснула ветка на опушке, зашуршали кусты... Человек уходил в лес – прочь от лагеря. Интересно, какая нужда погнала его в пять утра в самую чащу? Можно присесть на опушке и оправиться. А потянуло в кусты – зачем идти на цыпочках?
Прошло минут пять. Человек не возвращался. Внезапная сила заставила меня вытряхнуться из мешка. На цыпочках я добралась до опушки и присела на корточки. Раздвинула ветви. Ощупала носком землю, чтобы не попасть в какой-нибудь трескучий сушняк, и медленно перевалила с пятки на носок. Пот катился со лба. Я отбросила слипшиеся волосы, сделала второй шаг. Нога уперлась в лежащий поперек дороги ствол. Я сместила центр тяжести, перешагнула. Встала за дерево, изучила обстановку и переместилась дальше – за соседнюю осину.
В белесой дымке обозначился кустарник. Я уловила невнятное бормотание. Кто-то разговаривал! Отдельные слова не различались, бормотание сливалось в монотонную абракадабру, но звуки, безусловно, издавал человек, а не какая-нибудь надломанная ветка, скребущая по коре.
Я отключила прочие органы, оставила только уши и... И бормотание, естественно, прекратилось. Усиливался ветер, и действительно какая-то ветка заунывно скрипела в такт его порывам.
Затем прозвучало еще одно слово. Я не ошиблась: «Понял». Пискнула электроника, дрогнул кустарник напротив меня. Зачавкал мох под ногами.
Он возвращался!
В этот миг я совершила первую из двух непростительных ошибок. Мне следовало остаться за деревом. Незнакомец прошел бы мимо, и я бы его узнала (на сидящую под деревом особу в густом тумане можно и не обратить внимания). Но меня опять куда-то понесло. Я вскочила, шагнула назад. Выстрелила хворостина под ногами. Ошалев от страха, я вывалилась из леса и побежала к лагерю. Там и совершила вторую ошибку – до того перепугалась, что упустила из вида элементарную вещь: на поляне спят шестеро, что мешало поднять их криком и потребовать защиты? (Хотел ли выходящий из леса причинить мне вред – вопрос интересный, но какая разница?)
Логично мыслить я была не в состоянии. У страха глаза... и прочие увеличенные органы. Я забралась в мешок для сна, швыркнула «зиппером» и принялась усердно молиться. А вдруг он не видел меня? Подумаешь, топот. Может, стадо оленей пробежало?
Человек остановился рядом с моим «спящим» мешком. Я умирала от ужаса. Он мог одним ударом вбить мой нос в затылок, а спальный мешок превратить в «святую плащаницу», навеки запечатлевшую мою физиономию. Но не стал. Постоял и двинулся дальше – досыпать.
А я провалилась в какую-то поземку. Сон – не сон, но сознание отключилось...
Пробуждение было трудным. Я бродила сомнамбулой среди пакующих пожитки людей, мешалась под ногами, пока раздраженный Липкин не придал мне ускорение к журчащему на опушке ручью:
– Марш, засоня, физию мыть!
Когда я прибежала обратно с покусанным лицом и принялась вытряхивать из мешка репеллент, они стояли в походном облачении и молча меня осуждали.
– Семеро одного ждут? – спросил Борька.
– Не высыпаемся, боец? – съерничал Усольцев.
– Будем тренироваться, – пообещал Блохов.
– Можно подумать, мы опаздываем... – Я обильно надушилась и завязала мешок, Усольцев помог забросить его за спину. – Вот так и уходим – не помолимся, без завтрака?
– День обещает быть жарким, Дарья Михайловна, – хмуро возвестил Боголюбов. – Если не верите, посмотрите на небо. Будем идти, пока не взмокнем. А там посмотрим. Ягодки в пути пощиплете.
Пока я досыпала, тучи разошлись. Зима в этот год в Сибири выглядела глупо, а лето – странно. Зимой мы почти не носили тулупы, а летом погода отличалась стабильной непредсказуемостью: сухие вёдра и дожди с прохладой могли сменяться по восемь раз на неделе.