Здесь водятся драконы
Шрифт:
— В поручика стреляли с крыши дома напротив, а это шагов тридцать. — прикинул Вениамин. — На выстрел в упор не слишком-то похоже.
— Вывод — убийца меткий стрелок и прекрасно владеет этим оружием.
— И, тем не менее, он его бросил там, же на крыше. Кстати, как вы решились забрать её с собой? Если бы эти петухи нашли её при вас — так просто мы не отделались бы. Свободно могли и в убийстве обвинить!
«Петухами» в империи Габсбургов неуважительно именовали полицейских чинов — из-а чёрных шляп, украшенных пучками петушиных перьев.
— Да куда им… — отмахнулся Кухарев. — Они, как узнали, что мы из России — только что во фрунт не вытянулись,
И протянул собеседнику узкий кожаный футляр, напоминающий портсигар. Вениамин открыл — в одном из четырёх узких кармашков лежала знакомая стрелка.
— Одна досталась поручику. Ещё две убийца выпустил по нам, но не попал, к счастью. Эта — последняя, он бросил её на крыше, вместе со стреломётом.
Остелецкий пригляделся — острие стрелки покрывал слой тёмной то ли смолы, то ли мази.
— Вы понюхайте… — предложил ротмистр. — У кураре весьма характерный запах, ни с чем не спутать…
Вениамин осторожно втянул в себя воздух. Запах был незнакомым, но достаточно сильным.
— Китайцы тоже применяли кураре для своих стрелок? Я-то полагал, что эта дрянь родом из Южной Америки…
— Так и есть. — кивнул Кухарев. — У них свои яды, не менее эффективные. И это, кстати, загадка — почему владелец стрелок предпочёл проверенным рецептам заокеанскую экзотику?
— Вижу, вы хорошо в этом разбираетесь — осведомился Остелецкий, возвращая футляр со стрелкой.
— Есть немного. — не стал спорить ротмистр. — А вам, насколько мне известно, приходилось бывать к югу от Панамского перешейка?
Остелецкий испытующе глянул на собеседника «Ну да, разумеется, граф должен был рассказать ему, с кем придётся иметь дело…»
— Приходилось. — ответил он. — И я знаю ещё одного господина, который разбирается в тамошних способах душегубства — а заодно и в разнообразных восточных душегубских штучках. Но об этом, с вашего позволения чуть позже, а мне сейчас надо кое-что сделать….
Он уселся в кресло.
— Не сочтите за труд, голубчик, сходите пока, скажите коридорному, чтобы принесли, что ли, кофе. И чтоб побольше, цельный кофейник — разговор предстоит долгий…
Сел в кресло, дождался, когда Кухарев закроет за собой дверь, потянул из кармана нераспечатанный конверт.
…Итак, Кухарев Дмитрий Афанасьевич. Тридцать девять лет от роду, православный, из мещан, родился и вырос в Белостокском уезде Гродненской губернии. Отец — учитель, преподавал естественную историю в реальном училище города Белосток; он с супругой перебрался на жительство в Царство Польское из родного Смоленска ещё до рождения сына. Закончив казённую гимназию в возрасте семнадцати лет, Кухарев поступил на юридический факультет университета в Варшаве, но через три года оставил учёбу и записался в Гродненский гусарский полк вольноопределяющимся. В армии не задержался — дослужившись до поручика, вышел в отставку и поступил в полицию. Службу начал в Радомской губернии Царства Польского…
Остелецкий вернулся к предыдущей странице (всего их в конверте было полдюжины) перечитал и озадаченно нахмурился. Так и есть — о причинах внезапной отставки Кухарева в бумагах нет ни слова. Карточные долги? Какая-нибудь неприглядная история, после которой сослуживцы подвергли его остракизму — вроде отказа принять вызов на дуэль? Банальные денежные затруднения, вынудившие искать местечко подоходнее? Что ж, раз Юлдашев не счёл возможность упомянуть об этом — значит, оно не стоит внимания…
Начав службу исправником, Кухарев вскорости сменил место службы, перебравшись в Варшаву, где поступил в сыскную полицию где и прослужил восемь лет, получив чин ротмистра. За это время приобрел репутацию непревзойдённого знатока криминального мира Царства Польского, а заодно и сопредельной Австро-Венгрии.
Остелецкий отложил бумаги и задумался. Вот, значит, из-за чего Юлдашев прислал к нему в помощь именно Кухарева! А что, вполне разумно — знакомство и связи, которые тот наверняка успел завести в империи Габсбургов, наверняка пригодятся в их поисках. Он вздохнул — что-то долго не несут кофе! — и снова взялся за чтение.
…Варшава, заслуженно считалась одной из криминальных столиц Российской Империи — и как раз в этом городе пересеклись однажды дорожки сыскного ротмистра уголовного сыска и одного из сотрудников ведомства графа Юлдашева. Тот приехал в Царство Польское по сугубо служебной надобности, и оказавшись невольно замешанным в некую криминальную историю, запомнил ловкость и профессионализм полицейского ротмистра, который помог ему выпутаться из неприятностей.
И отблагодарил, конечно, но на особый манер — перспективный кадр был взят на заметку в Петербурге. Папка с личным делом Кухарева встала на полку в кабинете Юлдашева, и когда графу понадобился специалист специфического профиля — причем не случайный человек, нанятый за деньги, или вор, которому обещано снисхождение, а некто, безусловно надёжный и, желательно, связанный присягой — тот вспомнил о ротмистре из Варшавской сыскной полиции. И ни разу с тех пор об этом не пожалел, поскольку специалистом бывший поручик Гусарского гродненского полка оказался уникальным. Кроме прямой своей полицейской специальности он в совершенстве владел несколькими воровскими «профессиями» — освоил ремесло карманника, умел подделывать документы, вскрывал замки и сейфы не хуже матёрого медвежатника, а уж в способах сбыта и реализации краденого разбирался так, что не уступал любому скупщику — «каину» на воровском жаргоне.
(77)
Владея, кроме польского и русского, ещё немецким и французским языками, Кухарев говорил на них с выраженным польским акцентом. Это позволяло, находясь в Европе, выдавать себя, например, за гастролирующего варшавского карманника, взломщика сейфов из австрийского Лемберга, или, наоборот, за сыщика из германского Данцига — и то, и другое, и третье он, судя по присланным Юлдашевым сведениям, проделывал неоднократно и с неизменным успехом.
На столе исходил ароматным паром кофейник; кроме него, коридорный приволок большое глиняное блюдо, наполненное кусочками рахат-лукума, пахлавы и прочими образчиками восточных сладостей. Обозрев это приторное великолепие, Вениамин извлёк из буфета початую бутылку коньяка. Кухарев, увидев это, одобрительно хмыкнул и потянулся за рюмкой.
— Помянем, что ли, поручика? — предложил он. — хороший был малый, жаль…
— Все мы под Богом ходим… — Остелецкий набулькал в стаканы на два пальца. — Ну, земля пузом…
Выпили — как водку, единым духом, не чокаясь и не закусывая. Вениамин
— Значит, будем работать вдвоём, Дмитрий Афанасьич?
— Должны были втроём. — вздохнул Кухарев. — Но, раз уж так получилось — придётся справляться. С чего думаете начать, Вениамин Палыч?
— Для начала, ввести вас в курс дела. — Остелецкий разлил по второй. — Или, лучше завтра, на свежую голову?