Здесь водятся драконы
Шрифт:
— А если Курбэ выделит несколькно кораблей для блокады Вэйхайвэя?
Повалишин пожал плечами.
— Тем хуже для французов. Напоремся — примем бой. Больших сил там быть не может, а с двумя-тремя крейсерами мы как-нибудь справимся. Заодно и Курбэ заставим занервничать — кому охота оказаться между двух огней?
— А если он, узнав о нашем появлении, снимет блокаду Люйшуня и уберётся, несолоно хлебавши, назад, в Кохинхину?
— Это вряд ли, Вениамин Палыч. Не то у него нынче положение. Победа нужна адмиралу как воздух, и отступать он не станет.
* * *
Китай,
Квантунский полуостров.
Город
Адмирал Курбэ ошибался. То ли плохо сработала французская разведка — если она, конечно, имела агентов в захолустном Люйшуне, — то ли дело было в глубочайшем презрении, которое он испытывал к своему китайскому визави. Но факт остаётся фактом: орудия, которые спешно устанавливал на новой батарее майор фон Ганнекен, были изготовлены на заводах Круппа по новейшему, прекрасно себя зарекомендовавшему проекту. Такие орудия германский пушечный король продавал по всему миру, во многие страны — из числа тех, что могут позволить себе такие дорогие приобретения. Эти пушки громили турецкие мониторы на Чёрном море в 1877-м году; годом позже их снаряды сокрушали броню британскую броню при Кронштадте и Свеаборге. И когда зашла речь о постройке в Германии броненосцев для Бэйянского флота — адмирал Дин Жучан настоял на том, чтобы включить в заказ несколько крупповских береговых пушек крупного калибра. Их предполагалось установить на батареях, защищающих подходы к Люйшуню и Вэйхайвэю, однако заказ был доставлен из Германии совсем недавно, и грозные орудия пылились в люйшуньском арсенале.
Теперь они пригодились — майор фон Ганнекен выбивался из сил, стремясь закончить работы как можно быстрее. Брустверы и снарядные погреба приходилось сооружать на скорую руку, из земли и битого камня; орудия стояли почти открытые, защищённые лишь траверзами из мешков с землёй. И всё же это был серьёзный аргумент для любого, рискнувшего приблизиться к Люйшуню — снаряды крупповских монстров способны пробить броню французских кораблей на расстоянии более трёх морских миль.
Хуже было с артиллеристами — здесь адмирал Курбэ был прав. Китайские канониры, неплохо обращавшиеся с дульнозарядными бронзовыми орудиями, терялись, когда приходилось иметь дело со сложной современной техникой. К тому же, стрельба на большие дистанции требовала точного определения расстояния до цели. Первый оптический дальномер был изобретён в России военным инженером Петрушевским ещё в середине шестидесятых и был принят на вооружение, заметно улучшив качество стрельбы береговой артиллерии. С тех пор появилось множество моделей дальномеров; самые совершенные выпускались в Англии и Германии. За неимением этого прибора, использовали примитивное устройство — с его помощью отмечали видимую высоту цели, например, мачт корабля — а потом пользуясь справочными таблицами высчитывали дистанцию. Но даже таких устройств у китайских артиллеристов не имелось — но даже если бы они и были, никто в Люйшуне не умел с ними обращаться. Это снижало эффективную дальность огня новых пушек по меньшей мере вдвое — но, тем не менее, это было грозное оружие, и Дин Жучан вполне полагался на его мощь.
Был у адмирала в рукаве ещё один козырь, о котором частенько забывали западные авторы обзоров состояния о Бэйянского флота. Подобная забывчивость была вполне извинительна — две миноноски, «Цяньи» и «Цянэр», построенные в Германии, на верфи «Вулкан», имели отвратительную мореходность и крайне малый запас угля, что не позволяло им действовать за пределами залива Бохайвань. Тем не менее, эти крошечные кораблики с экипажами из шестнадцати человек несли по одному четырнадцатидюймовому минному аппарату системы Шварцкопфа и представляли реальную угрозу даже для броненосцев. Обе миноноски находились сейчас в Люйшуне, и при некотором везении они, как и крупповские орудия, установленные на новой батарее, могли стать для адмирала Курбэ крайне неприятным сюрпризом. Французы обломают об Люйшунь зубы — а там подойдёт обещанное подкрепление в виде двух построенных в Германиии броненосцев новейшего типа. Ли Хунчжан, покровитель Дин Жучана и будущий император (адмирал не сомневался, что его патрон однажды займёт престол Поднебесной) твёрдо обещал ему это.
[1] В реальной истории там во время обороны Порт-Артура располагалась знаменитая батарея электрического утёса.
[2] (лат.) Что и требовалось доказать.
[3]
Часть четвертая
I
Индокитай.
Побережье Тонкина.
В дельте реки Красная
Ветер пробивал насквозь — не помогали ни парусиновые обвесы мостика, ни суконный бушлат. «Ао Гуан» бодро бежал впереди броненосного ордера — над горизонтом виднелись лишь кончики мачт головного «Чжэнъюаня». Этого, впрочем, вполне достаточно, чтобы подать сигнал, если попадётся навстречу чужое судно.
В Вэхайвэй отряд пришёл два дня назад; там они узнали о том, что Курбэ блокирует Люйшунь и решили не медля идти на выручку. Потому и торопится торпедный таран «Ао Гуан», бывший североамериканский «Албемарл», потому и надрывают свои изготовленные в немецком Штеттине машины броненосцы «Цзинъюань» и «Чжэнъюань». Скорость, скорость и скрытность — вот главные козыри отряда, и рисковать ими нельзя ни в коем случае.
За спиной у Остелецкого раздался звук, который редко услышишь на мостике военного корабля — звонкий, заливистый лай. Вениамин обернулся — и увидел, как по трапу поднимается старший помощник, держа на руках пушистую белую собачку.
Дэн Шичан вежливо поклонился командиру, поприветствовал прочих офицеров. Собачка ограничилась глухим ворчанием и затихла, удобно устроившись на руках хозяина.
«Сяньг» — такая была кличка у собачки, — по-китайски «удача», вот, значит, ещё почему он её с тобой таскает… — продумал Остелецкий. Маленькая, с очень длинной шерстью, неизвестной в России тибетской прорды (Хозяин уверял, что выведены они в тибетской Лхасе), она напоминала Вениамину, тоже большому любителю собак, мальтийских болонок, одно время приобретших широкую популярность у немолодых представительниц петербургского света. Те брали снежно-белых собачек даже на официальные приёмы — в точности, как старший помощник, редко поднимавшийся без своего питомца на мостик.
Однако хвостатый талисман китайского моряка характер имел скверный, неуживчивый. Первая же попытка погладить его закончилась тем, что Остелецкого тяпнули за палец — к счастью, клыки у тибетской шмакодявки были размерами под стать ей самой и лишь поцарапали кожу, прорвав тонкую перчатку. С тех пор Сяньг, увидав Остелецкого предупредительно рычал, даже, порой лаял — впрочем, подобного приёма удостаивались и прочие члены команды. К удивлению Вениамина, Сяньг совершенно игнорировал матросов, неважно, русских или китайцев — видимо, полагал их ниже своего достоинства.
— Мистер Симонов, сколько ещё идти до Люйшуня? — спросил Дэн Шичан. На мостике «Ао Гуана» в присутствии китайских офицеров (каковых в команде было трое) было принято изъясняться исключительно по-английски.
— Тридцать семь миль по счислению — отозвался штурманский офицер. — если не снизим обороты — будем через три с половиной аса. Сейчас идём десять с половиной узлов, экономическим…
Пролив Бохай, отделяющий Квантунский полуостров от Шаньдунский полуостров, на западной оконечности которого стоит Люйшунь, имеет около девяноста миль в ширину. Отряд, прикинул Остелецкий, прошёл почти две трети этого расстояния.