Здесь водятся драконы
Шрифт:
— А что касательно батареи? Той, на утёсе?
— Передайте мой приказ: подготовить всё к взрыву, оставить на батарее с десяток матросов под командой надёжного и хладнокровного офицера. Китайцы могут попытаться напасть ночью и попытаться отбить батарею. Маловероятно, конечно, но если такое случится — пусть поджигают фитили и отходят к «Байярду». И чтобы не мешкали, а то побьёт камнями и обломками!
Флаг-офицер поднял бинокль — бесполезно, ночная мгла совершенно поглотила и утёс и батарею, которая сыграла в сегодняшних событиях такую заметную роль.
— Может, всё же оставить у орудий прислугу и полсотни матросов для прикрытия?
— Бессмысленно. На утёсе нет прожекторов, так что ночью батарея бесполезна. Люди пусть возвращаются на «Байярд» и займутся починкой. Завтра попробуем сдёрнуть его с камней и оттащить в гавань. Кстати, что там с «Ля Глиссоньером»?
Пробоину заделали изнутри деревом, вода больше не поступает. Сейчас откачивают трюмы, погреба, угольные ямы, а утром можно будет отбуксировать броненосец к пирсу и заняться ремонтом всерьёз. Полагаю, придётся сооружать кессон — в имеющийся в Люйшуне док «Ла Глиссоньер» попросту не поместится.
Курбэ задумчиво потеребил снятые перчатки.
— Вот что: прикажите забрать на «Ля Глиссоньер» по пятьдесят человек с «Виллара», «Шаторено» и «Вольты». Они сегодня весь день простояли на внешнем рейде — вот пусть и займутся самыми срочными работами, пока команда броненосца будет отдыхать. Видит бог, они это заслужили сегодня!
Он щёлкнул крышкой карманных часов.
— Прикажите разбудить меня через три часа. Если раньше ничего не произойдёт, разумеется…
* * *
Гавань Люйшуня,
внешний рейд
Грохнул так, что палуба под ногами Греве вздрогнула. Вдали, на удалении миль четырёх, высоко над горизонтом вспухло огненное облако.
— Что ж это такое, яти его?..
Рвануло снова, но уже послабее — и ещё, и ещё. барон гадал, что происходит на батарейном утёсе — после беседы с китайским миноносником его отметили на карте, как опасный объект. Однако — и это он знал наверняка! — ни его «Динъюань», ни флагманский «Чжэнъюань» не сделали по утёсу ни единого выстрела, и уж тем более не стрелял по нему Остелецкий, у которого на «Ао Гуане» были только малокалиберные скорострелки.
Сейчас броненосцы были заняты тем, что громили французские крейсера — всего их на внешнем рейде «Люйшуня» оказалось три. Подошли тихо, на малых оборотах, в полной темноте — команды проспали нападение и даже не погасили стояночные огни на своих судах. Французы заподозрили неладное, когда двенадцатидюймовые снаряды крупповских монстров ударили в их деревянные, ничем не защищённые борта. Ещё принимая «Динъюань» и «Чжэнъюань» под свою команду, Греве посетовал, что боезапас к орудиям главного калибра состоял, по большей части, из бронебойных снарядов — так, на «Динъюане» фугасных двенадцатидюймовых бомб было всего пятнадцать штук. Ими он и приказал сейчас зарядить орудия — бомбы следовало поберечь для других целей — вроде той самой береговой батареи, на которой сейчас творилось неладное.
Артиллерийское вооружение броненосцев, хотя и превосходило по всем статьям всё, что имелось на эскадре Курбэ, оставляло всё же желать лучшего. Так, ещё во время постройки немало критики было обрушено на выбранную схему расположения главного калибра — попарно, в двух башенноподобных барбетах, так, чтобы все четыре имели возможность вести огонь прямо по курсу, что целиком соответствовало общепринятой таранной тактике боя.
Недостатков, повторимся, у такого расположения была масса — так, сектора обстрелов башен главного калибра имели массу «мёртвых зон»; а при выстрелах через борт, на нос или корму расположенные почти в центре броненосцев короткоствольные крупнокалиберные орудия своими дульными газами создавали угрозу судовым надстройкам. При свежем ветре низкобортные броненосцы кренились так, что стволы орудий оказывались в каком-то метре от воды. Двенадцатидюймовки имели скромную дальнобойность в сорок четыре кабельтова, не могли похвастаться скорострельностью (всего один выстрел в четыре минуты) и, по сути, могли сколько-нибудь успешно стрелять только по тихоходным крупноразмерным целям или береговым объектам.
Да, но сейчас — то их цели, французские безбронные крейсера стояли неподвижно, на якорях, на расстоянии в какие-то пять-шесть кабельтовых! На такой ерундовом дистанции бронебойные снаряды главного калибра проламывали оба борта и пролетали насквозь — но деревянным колониальным посудинам с лихвой хватило и того. Свою лепту в разгром внесла и артиллерия среднего калибра — на носу и корме обоих броненосцев стояло по паре шестидюймовок, укрытых броневыми колпаками из двухдюймовой стали. В последний момент Греве отвернул, пройдя в четверти кабельтова от пылающей руины, в которую превратился «Вийяр». Он, как и добитый «Чжэнъюанем» «Шаторено», так и не сделал ни единого выстрела. Третий крейсер, «Вольта», единственный из всех, стоял под парами и смог дать ход — но его капитан благоразумно решил не ввязываться в заведомо безнадёжную схватку, и растворился вместе со своим кораблём в темноте.
Греве скомандовал в машину сбавить обороты — броненосцы выстроились строем фронта и шли к «Байярду», приткнувшемуся к берегу у подножия утёса — он был весь освещён пламенем, разгорающемся на батарее.
…что же там всё-таки произошло?..
Одного взгляда на французский броненосец хватило Повалишину чтобы понять, что тратить на него время не стоит. «Байярд» далеко выполз на камни; крен был таков, что орудия правого борта едва не уткнулись в воду; на правом же борту они бессмысленно пялились в чёрное, усыпанное крупными звёздами небо. Поучаствовать в разгорающемся сражении команда корабля не могла — да и не хотела, похоже, если судить по многочисленным фигуркам облепившим левый борт и градом сыпавшихся с него в воду. Оно и неудивительно — вид неудержимо накатывающихся броненосцев с наведёнными прямо в душу двенадцатидюймовками способно выбить из равновесия кого угодно — особенно, когда сознаёшь, что остановить их невозможно, а ответить на всесокрушающий залп в упор можно, в лучшем случае, очередью из митральезы, что торчит на правом крыле мостика, пытаясь испугать приближающуюся погибель связкой своих никчёмных стволов.
— Лево семь! — скомандовал он. — Пиши на «Динъюань»: «Огня без команды не открывать. Следовать за мной».
Сигнальный кондуктор торопливо защёлкал жестяной шторкой фонаря Ратьера. Повалишин поискал глазами «Ао Гуан» — торпедный таран шёл на траверзе флагмана, параллельным курсом, держась на дистанции трёх кабельтовых мористее.
Теперь его выход.
* * *
Гавань Люйшуня,
внутренний рейд
Щепки, обломки досок полетели из-под форштевня. Преграда, наскоро сооружённая из лодок, полузатопленных барж, связок брёвен и бочек мог задержать миноноски и паровые катера — но удара кованого шпирона, специально созданного, чтобы прокладывать путь в защищённые гавани, хлипкое сооружение выдержать, конечно, не смогло. «Ао Гуан» прошёл сквозь него, как раскалённый нож, сквозь масло — так должен был это проделать его британский прототип, построенный специально для того, чтобы прорываться в гавани Кронштадта, мимо ощетиненных тяжёлыми орудиями фортов, сквозь ряжевые и боновые заграждения, по минным банкам, защищающим главную морскую крепость России.