Здесь водятся драконы
Шрифт:
На джонке оказался именно тот, о ком говорилось в секретном пакете, полученным Макаровым. Тон Тхат Тхует, предводитель повстанческого движения Канвыонг в Протекторате Аннам, многие годы возглавляющий борьбу против французских колонизаторов, направился навстречу гостям чтобы обсудить предстоящие совместные действия. Тон Тхат Тхует был в курсе ожидающегося прибытия русской эскадры; более того, он сам вместе с эмиссаром графа Юлдашева составлял план действий. Однако, как уверял он сейчас, ситуация переменилась — судьба предоставляет повстанцам шанс, и грех было бы им не воспользоваться.
Дело в том, что ситуация, на которую рассчитывали, планируя операцию, изменилась коренным образом. Император Киен Фук (на самом деле, послушная марионетка французских колониальных властей) объявил большой праздник Драконов, покровителей реки Меконг. По этому случаю в Сайгоне и во всех окрестных рыбацких деревушках спешно ладили бутафорские лодки-драконы, украшали их яркими флагами, готовили фейерверки и цветные дымы — всё это было необходимо для больших гонок «лодок-драконов», за которыми будет наблюдать сам император — и, конечно, щедро наградит победителей. В преддверии большого празднества в Сайгон стекались толпы аннамитов и повстанцы, не желая упускать столь удобного случая, решили перенести своё выступление на третий, самый главный день торжеств. В город заранее переброшены боевые отряды, оружие, огнеприпасы; наметили, куда будут нанесены удары, назначены командиры.
В назначенный час, уверял Тон Тхат Тхует, все они выступят одновременно; люди, собравшиеся на праздник, (для них уже заготовлены пики и мечи) присоединятся к мятежу — а в случае успеха восстание вспыхнет по всей Кохинхине. Отряды тонкинских повстанцев уже движутся тайными тропами на юг, и когда они соединятся с кохинхинскими мятежниками — власти французов придёт конец.
Была только одна загвоздка, зато весьма серьёзная. В преддверии праздника французский губернатор Кохинхины решил принять дополнительные меры предосторожности. Для этого он в помощь гарнизону Сайгона (надо сказать, довольно-таки малочисленному, почти все войска по приказу Курбэ были отправлены на Формозу) привлёк флот.
В городском порту уже стоит на ремонте броненосец «Викторьез», рассказывал Тон Тхат Тхует, а теперь к ним присоединились ещё три боевых корабля, крейсер и две бронированные канонерки, ранее отстаивавшиеся на якорях у мыса Сен-Жак. Две броненосные канонерки и крейсер поднялись вверх по реке — и теперь их пушки и десантные отряды способны остудить пыл восставших и в считанные часы покончить с любыми беспорядками.
Предводитель аннамитов предлагал отойти от первоначального плана и нанести удар, не дожидаясь подхода русской эскадры. Причём — сделать это не ночью, а среди бела дня, на глазах у многотысячной толпы и самого императора. Река будет забита десятками, сотнями лодок, лодчонок, сампанов — в этой суматохе будет несложно затеряться замаскированным под драконов минным катерам. В каждый, кроме обычной команды, посадят аннамитов — они будут орудовать тремя парами вёсел, чтобы паровые катера не выделялись на фоне прочих гребных посудин. Что до неизбежного дыма из труб (в котлах придётся держать пар, чтобы в любой момент иметь возможность выйти в минную атаку) — с лодок во время водной процессии будут запускать фейерверки, цветные дымы, так что вряд ли кто-нибудь обратит на него внимание.
Макаров с Казанковым план одобрили. Решено было, чтобы уж наверняка вывести из игры все четыре французских корабля — поддержать атаку канонеркой «Парсеваль» и «Розой Сиона». Они вместе с катерами поднимутся по фарватеру Меконга до Сайгона, причём по дороге на пароход погрузится отряд повстанцев. Расчёт на то, что оба судна известны неприятелю, и когда они появятся на реке, под флагами французской республики — это введёт французских моряков в заблуждение хотя бы на время. И этого времени будет достаточно, чтобы «Роза Сиона» сцепилась на абордаж с крейсером «Д’Эстен». Лазутчики, говорил Тон Тхат Тхует, подтвердили, что на его борту обнаружилась какая-то тропическая лихорадка — команду держат в карантине, и вряд ли они сумеют оказать серьёзное сопротивление в рукопашном бою.
«Парсеваль» в свою очередь атакует «Ахерон» — сначала обстрелять из орудий, а потом протаранить на полном ходу. Конечно, рассуждал Казанков, деревянная колониальная канонерка вряд ли сможет нанести серьёзные повреждения пусть малому, но всё же броненосному судну — на этот случай в носовой снарядный погреб отсек поместили весь наличный запас взрывчатки. Канонерка должна будет сыграть роль брандера — после столкновения команда спустится в шлюпки, которые «Парсеваль» будет тащить за собой на буксире, командир запалит фитили и последним, как это и полагается, покинет судно. Надо ли говорить, что эту роль Казанков не собирался уступать никому?
Оставшиеся две цели — вторую канонерку, «Стикс», и броненосец «Викторьез», стоящий у пирса без хода, разделят между собой пять минных катеров. По сигналу в виде пущенной ракеты они покинут процессию лодок-драконов, выпустят мины по французским кораблям — после чего попытаются в суматохе уйти вниз по Меконгу. Тем временем специально выделенные отряды повстанцев захватывают ренегата-императора с его свитой; другие же блокируют французские войска в их казармах, отдавая город во власть мятежников.
План был хорош, это признал и Макаров. Кавторанг, правда, огорчился, что ему с «Байкалом» придётся остаться в море, недалеко от дельты Меконга, ожидая подхода эскадры — но тут уж приходилось смириться. Заодно — транспорт сможет прикрыть возвращающиеся катера, если тем будет угрожать какая-то опасность. Хотя, откуда ей взяться, уверял Казанков — стоящие в Сайгоне боевые корабли, даже если и уцелеют, то вряд ли рискнут пуститься в погоню; на море же сейчас опасаться некого, все наличные боевые единицы Курбэ увёл с собой. Разве что, появится вооружённый пароход, из числа тех, что патрулирует береговую черту, но такой противник артиллерии «Байкала». — двум трёхдюймовым скорострелкам и двум револьверным пушкам системы Гочкис — вполне по зубам.
* * *
Французская Кохинхина,
порт Сайгон
Когда Ледьюк предложил Камилле совершить прогулку по реке, то она нисколько не удивилась, а если и раздумывала — то лишь для того, чтобы соблюсти приличия. Француз всю дорогу от Басры оказывал ей знаки внимания; баронесса в свою очередь прекрасно сознавала, какое действие оказывает на мужчин — особенно таких, как этот моряк, несомненно, храбрых, но склонных к самолюбованию и некоторому фанфаронству. И умела дать поклонникам (каких в её жизни было бессчётное количество) надежду, принимая лёгкий флирт, но ни в коем случае не переходя известных границ. С одной стороны, она ежесекундно напоминала о пропасти, разделяющей её, аристократку и владелицу миллионного состояния и самого блестящего, но в общем, обыкновенного офицера, каких пруд пруди. А с другой — распространяла вокруг себя ауру телесной привлекательности, желания, шарма, разящую мужчин наповал. И при этом — никогда (ну, хорошо, почти никогда) не переходя предписанных правилами приличия границ. Особенно здесь, на борту военного корабля, где малейший даже намёк на романтические отношения капитана и пассажирки моментально будет замечен и станет предметом сплетен и кривотолков, подорвав строгую дисциплину, на которой только и держится корабельная служба.
Это последнее, несомненно, понимал и сам Ледьюк — поэтому вёл себя вполне по-джентльменски, не делая попыток переходить границы, хотя в замкнутом судовом пространстве имел к тому все возможности. Вот и сегодня — он прислал к очаровательной пассажирке вестового с запиской, в которой предлагал женщине понаблюдать за гонками лодок-драконов не с палубы канонерки (изрядно, надо полагать опостылевшей той за время долгого перехода через океан) а со шлюпки, вблизи. Вслед за этим подразумевалась высадка на берег и прогулка по европейскому кварталу Сайгона — а может и иные последствия в одном из тамошних заведений, на которые Ледьюк, по уши влюблённый в спасённую им даму, продолжал надеяться.