Здравствуй, 1984-й
Шрифт:
Реально виднеются на одной ноге бурые разводы, которые я быстро вытираю полотенцем, опустившись на одно колено. Вид при этом мне открывается изумительный — ножки чуть ли не до бедер.
— Ну, заходи, — говорю ей. — Теперь ты чистая, если хочешь, могу попросить Снежка облизать.
Снежок стоит рядом и выражает готовность справиться с порученным заданием.
— У меня дело секретное, ты один дома? — удивляет одноклассница.
— Бабка дома, но она нам мешать целоваться не станет.
—
— Вера заходи, не гневи меня, — ты тут уже весь трафик движения остановила, пока нагибалась и ногу вытирала, вот смотри, около магазина зрители стоят, бьюсь об заклад, уже все твои поклонники оценили вид сзади, — злюсь я.
— Ой, — Вера, обернувшись и, увидев с десяток человек, стоящих в вино-водочный и разглядывающие её наклоны, быстро зашла ко мне.
— Козлы они! А что такое трафик? Так продашь или нет, мне две бутылки надо. А поцеловать — я поцелую, я не забыла, некогда, просто, было, — говорит мне в спину Архарова, семеня за моей спиной по направлению к дому.
На кухне нас радушно встретила бабуля, заставив меня идти одеться и не позориться перед девочкой, а Верке налив чая с маленькими пирожками с маком. Я возвращаюсь через пару минут, а бабули уже нет в доме — не стала нам мешать, можно подумать мне что обломится. Вера сидела и ела пирожки, один за одним. Я вздохнул, с маком — мои любимые, а тут такой хвост упал, не кормят что ли её дома?
— Вкушно, так дашь, дашь? — прожёвывая, спросила Вера, глядя на меня красивыми глазами с пушистыми ресницами, и поглаживая ногой мою коленку. Зараза!
— Зачем тебе литр коньяка, колись? Если ты по трезвяне меня не можешь поцеловать, и тебе литр нужно перед этим скушать, так я тебе твоё обещание прощаю, — подкалываю я её.
Верка соскакивает с табуретки и, крепко обхватив двумя ладошками мою голову, целует меня в губы, секунд пять не меньше.
— У тебя, что все мысли об этом? — хихинула она, садясь обратно. — На день рождения мне надо моё, ты что, не помнишь? У меня оно через неделю в пятницу двадцать седьмого.
— Откуда я могу помнить, можно подумать, ты меня хоть раз звала, — удивился без задней мысли я, а Архарова застеснялась этого факта.
— Ну вот, я и тебя приглашаю, только ты Николая не бей больше, он до сих пор обижается.
— Не могу я прийти, я двадцать седьмого уже на поезде уезжаю из Ростова в Красноярск, а коньяк сейчас принесу и бесплатно, подарок тебе будет.
Возвращаюсь из заветной сарайки, где уже показали дно запасы коньяка, отдаю, завернув в газету, спиртное Вере.
— Спасибо! — меня целуют на этот раз в щёку. — Это, конечно, не духи французские как Фарановой, но я и не такая красивая как
— Я так-то два флакона привёз, один тебе хотел, но пришлось Зине отдать, нашей комсомолке, они обе пришли ко мне прощаться, а ты пропала тем более где-то, — сдуру ляпнул я и тут же пожалел.
— Чтоо-о? Мои духи этой рыжей бесстыжей кошке? И ты спокойно это говоришь? — Вера превратилась в фурию.
— Она не бесстыжая, нормальная, — возмущаюсь я, пытаясь перевести тему.
— Ха, а то, что её Фаранов Олег старший имел, как хотел, и электрик наш поселковый тоже, ты и не знал? — тожествующе мстит мне Архарова.
«Боже мой, какое «огорчение». Да и слава богу, мне уламывать её в Красноярске легче будет», — ржу про себя я.
— Ещё есть духи? — строго спросила Вера.
— В Ростове есть у меня, у друга дома, я потом, когда приеду на Новый Год подарю тебе, — беззастенчиво вру я.
— Ладно, — сменила гнев на милость девушка, погладив острым ноготочком вокруг моего пупка, от чего уши у меня загорелись.
Тут зашла бабуля и под моим жалостливым взглядом завернула остатки пирожков Вере с собой.
Вера ушла, а я решил прошвырнуться по поселку. Оделся попроще, во все своё старое, пошёл к речке. Там кучка ребятишек лет восьми-десяти безо всякого присмотра купались. Тут же у них была затеяна игра в войну, пустые консервные банки служили им танками, а гильзы солдатиками. На берегу лежали на одеялах и мамаши с детьми и одна с пузом месяцев на семь, и по моему, они бухали пиво. Я поморщился.
— Девушка, беременным спиртное вредно, — попытался воздействовать я.
— Пшёл…, — грязно выругалась уже выпившая будущая мать.
Я сплюнул демонстративно и пошёл искупнуться.
Девушкам моральной победы показалось мало, и в меня кинули пустую бутылку. Она больно задела меня по локтю.
Блин, достали! Толик вместо меня наверняка бы в ответ ударил девку, но я взрослее и мудрее, хотя наказать надо. Наливаю в пивную бутылку воды и иду к «мадамам». Подойдя, выливаю им воду на одеяло, вызвав ещё поток ругани. Одна из девиц пытается кинуться на меня, но я ловко хватаю её за нос и выкручиваю его. Слива обеспечена.
Всё, капец тебе, я знаю, ты — Штыба, и где ты живёшь знаю, — орёт она.
— Приходи, Зои Космодемьянской, восемь, — с вызовом говорю я и, собрав одежду, иду домой. Настроение испорчено. Вечером история имела продолжение. Обиженные молодые матери рассказали своим мужьям об обидчике, и те пришли втроём ко мне домой. На их беду дома был мой отец, причём в самом своём гнусном состоянии, именуемым «недопил». Отец уже собирался идти к дружкам, чтобы догнаться, как столкнулся в калитке с бухими защитниками женской чести.