Здравствуй, брат, умри

Острогин Макс

Что мне делать? Вообще, конечно, котенок странный какой-то. От фризера не каждый увернется, так что, может, он на самом деле привиделся? А если он меня начнет преследовать? А если он теперь за мной всю жизнь ходить станет? Нет, правильно я не сказал Хитчу про котенка. А вдруг он списки какие-нибудь составляет? Тех, к кому бабочки прилетают? Или котеночки прискакивают? А потом тех, кто в этих списках, к работам не допускают. Или еще какие-нибудь ограничения…

Нет, лучше молчать.

Я спустился до третьего этажа, вошел в комнату.

Джи

и Бугер продолжали сидеть на полу. Костер прогорел, образовались угли. И рожи у Бугера и Джи были такие сальные и коварные, будто они сожрали целого поросенка.

И воздух был наполнен плотно — запахом жареного.

Мяса.

В первый же день рейда Хитч заморозил птицу. Он сказал, что это чайка, но я думаю, что это было не так. Я читал книгу про чаек, они белые. А эта птица была пестрая, мне казалось, что это фазан. Хитч взял этого фазана, насадил его на железный прут и разместил над огнем.

Перья обгорели быстро, и скоро вокруг пополз удивительный, дикий, безумно волнующий запах, у меня от него даже в глазах затемнело.

А потом фазан изжарился и стал пахнуть еще сильнее. И выглядел…

Никогда не видел жареного.

Как и все мы. За свою жизнь я пробовал всего три вещи: пищевые капсулы, помидоры, конфеты. Нет, четыре — еще редиску. Больше ничего. Я никогда не видел жареного, но откуда-то при этом я знал, что это чудовищно вкусно.

Хитч пожарил фазана, и мы долго смотрели на него, и вдыхали его, и даже трогали, чтобы запомнить его на ощупь.

А потом Хитч фазана этого выкинул. Есть его было нельзя.

Микробы, неподготовленность желудка, еще двадцать причин… Мы не могли тут есть ничего. Ничего. В мире, полном еды, нам приходится глотать капсулы. С них уже тошнит, однако ничего другого нельзя. И у нас появилась роскошная привычка, можно даже сказать, традиция — перед тем как приступить к глотанию капсул, мы что-нибудь всегда жарим. Для поднятия аппетита.

Вообще я подозревал, что запрет на мясо был не только физиологическим. Просто еда опасна. Психологически. Руководители рейдов опасаются, что мы привыкнем к нормальной, настоящей пище, что мы не захотим от нее отказаться, что нам будет трудно возвращаться домой.

Или мы не захотим возвращаться.

Интересно, а были случаи, когда люди добровольно уходили? Вернее, добровольно оставались. Пропавшие без вести, их довольно много… Нам неоднократно говорили, что человек не может выжить на планете дольше трех месяцев. Мы слишком слабые. Слишком слабые мышцы спины, они не смогут долго держать позвоночник, а это перелом, это смерть, опять же сердце, сосуды…

А если это не так?

Если мышцы адаптируются? Если давление нормализуется? Если сосуды укрепляются? Если пропавшие без вести люди живут себе на планете? Если они тут давно образовали свою колонию? И рассказы о пришельцах Хитча и есть рассказы про этих выживших?

Надо спросить…

Кого?

Хитча? Соврет.

Отца? Отца не спросить.

Некого спросить.

В

комнате пахло жареным. С горчинкой аромат, пряный, какая-то специя. Бугер отыскал жестянку с похожей на пыль красной приправой и щедро сыпал ее на каждое блюдо, придавая запаху новый вкус. Но даже сквозь пряную завесу я почувствовал, что жарили они кролезуба. Новый зверь, результат генетического буйства времен эпидемии. Хотя Хитч вот считает, что кролезуб был создан специально, когда гены кролика смешали с генами собаки. Выводили существо, которое могло со страшной силой и скоростью набрасываться на солдат противника и поражать его посредством укусов. От кролика у кролезуба была прыгучесть и, судя по запаху, вкусное мясо, от собаки мощные челюсти. Кролезубов в лесу полно, приморозить ничего не стоит. Поэтому мы его жарили часто.

Я поискал кролезуба. Не видно вроде.

— Сожрали, что ли? — спросил я у Бугера.

— Сожрали… Если бы… В окно выкинули…

— Точно? — появился Хитч. — Точно выкинули? Если у вас начнется заворот кишок…

— Выкинули, — со вздохом сказал Джи. — Да выкинули, на самом деле… Он гореть начал, жиру много внутри оказалось.

Хитч подошел к окну.

— Верно, выкинули. Сколько еще осталось?

— Три. — Джи показал пальцами. — Уж разморозились почти, может, пожарим?

— Потом… Не надо излишеств… Оставим до вечера.

— Что это ты такой перекореженный? — с подозрением поинтересовался у меня Бугер. — Глаза в разные стороны смотрят…

— Привидение, наверное, увидел, — усмехнулся Джи.

Они засмеялись, и Джи, и Бугер, а Хитч не засмеялся.

— Привидений нет, — сказал Хитч, — но кто-то есть…

— Только не начинай опять про пришельцев. — Бугер встряхнул свой шар. — Слышали уже сто раз.

— Это полезно слушать, — огрызнулся Хитч. — Те, кто слушает, возвращаются к папке и к мамке живыми…

Бугер насупился.

— Да брось, Хитч, — вмешался Джи. — Брось. Мы и так прекрасно помним, что мы не дома. Но ты же сам знаешь — тут безопасно…

— Вчера, — не услышал его Хитч, — вчера я поднялся на крышу, перед самым закатом. Помните? Ведра расставлял…

Хитч каждый день расставляет на крыше ведра, собирает росу. Он считает, что роса — это все равно что живая вода, что с помощью нее можно значительно продлить свое существование. Я в это не очень верю, по вкусу роса как обычная вода, но Хитч думает, что это слезы неба.

— И вдруг мне почудилось, что я что-то увидел, — продолжал свой рассказ Хитч. — Какое-то смещение на периферии зрения…

— Неоригинально, Хитч, — сказал Джи. — Ты бы чего-нибудь придумал поинтереснее, каждый раз одно и то же…

Это и на самом деле была уже, наверное, восьмая сказка про пришельцев, которых лицезрел Хитч. Он их частенько видит, чуть ли не каждый день, даже скучно.

— Пришельцы, — продолжал Хитч, — в этот раз я видел их отчетливо. Такая здоровенная, даже выше нашего Бугера, тварища. Она перешла улицу…