Здравствуй, грусть (сборник)
Шрифт:
– Бернар, – сказала она, – нашего ребенка…
И Николь, прижавшись к нему, зарыдала. Он чувствовал, как подрагивают ее плечи. Говорил: «Ну-ну», стараясь успокоить ее. И вдруг понял, что это – его жена, его достояние, что она живет только для него, думает только о нем и что она чуть было не умерла. Без сомнения, Николь – единственное, что у него есть на свете, а он едва не потерял ее. Чувство хозяина и жалость к себе и к ней одновременно с такой душераздирающей силой охватили его, что он отвернулся. «С криком рождаются, и это неспроста: все последующее – лишь смягчение этого крика». Какое-то странное ощущение сдавило ему гортань, и он в бессилии склонил голову
Позже он, как мог, утешал Николь. Был нежен, говорил ей о будущем, о своей книге, которой якобы был доволен, о детях, которые скоро родятся у них. Этого она хотела назвать Кристофом, призналась Николь, еще немного поплакав. Он одобрил имя, предложил еще «Анну», и она рассмеялась: мужчины, как известно, мечтают о дочерях. А он тем временем думал, как бы сегодня же вечером позвонить Жозе. И быстро нашел предлог для этого: у него кончились сигареты. Табачные лавки куда полезнее, чем это кажется на первый взгляд. Кассирша весело приветствовала его: «Наконец-то вернулись!», и он выпил за стойкой рюмку коньяка, прежде чем спросить жетончик для телефона. Он хотел сказать Жозе: «Вы нужны мне», что было бы правдой, но ровно ничего не меняло. Когда он говорил с ней о любви, она рассуждала о быстротечности чувств. «Через год или через два месяца ты разлюбишь меня». Жозе, единственная из всех его знакомых, всегда знала, что все проходит со временем. Остальные, подчиняясь естественным движениям души, стремились поверить в длительность своего чувства, поверить в то, что с одиночеством покончено навсегда, и Бернар был из них.
Он позвонил, но никто ему не ответил. Вспомнив ночь, когда он звонил и попал на того жуткого типа, Бернар радостно улыбнулся. Жозе, должно быть, спала, свернувшись калачиком, вытянув руку с распростертой ладонью; этот ее жест был единственным свидетельством того, что она в ком-то нуждалась.
Эдуар Малиграсс подавал липовый чай. Вот уже неделю, заботясь о своем здоровье, Беатрис пила липовый чай. Он поставил чашечку перед ней, другую – перед Жолио; тот рассмеялся и сказал, что это пакость. Тогда мужчины налили себе виски. Беатрис обозвала их алкоголиками, и Эдуар, совершенно счастливый, развалился в кресле. Они пришли из театра, куда за ней зашел Эдуар, и она пригласила Жолио выпить по стаканчику напоследок. Все трое сидели в тепле, за окном шел дождь, и Жолио был очень забавен.
Беатрис, однако, страшно злилась. Ей казалось недопустимым, чтобы Эдуар подавал чай и вел себя как хозяин дома. Это компрометировало ее. Она забывала, что Жолио был прекрасно осведомлен об их связи. Она забывала к тому же, что сама приучила Эдуара ко всему этому, с легкостью превратив его в своего пажа.
Она принялась рассуждать с Жолио о пьесе, упрямо не позволяя Эдуару участвовать в разговоре, несмотря на все попытки Жолио помешать ей в этом. В конце концов Жолио обратился прямо к Эдуару:
– Как дела в страховой конторе?
– Очень хорошо, – ответил Эдуар.
И покраснел. Он задолжал сто тысяч франков, то есть свое двухмесячное жалованье, директору и пятьдесят тысяч Жозе. Эдуар старался не думать об этом, но целый день мысль о деньгах не давала ему покоя.
– Вот что мне нужно было бы, – ничего не подозревая, заметил Жолио, – такая вот работа. Можно не волноваться, где взять деньги на постановку.
– Я плохо представляю себе вас в этой роли, –
Тот и не шелохнулся. Но с изумлением посмотрел на нее. Жолио заговорил снова:
– Вы ошибаетесь, я был бы прекрасным страховым агентом. И моя сила убеждения очень бы здесь пригодилась: «Мадам, у вас такой плохой вид, вы явно скоро умрете, застрахуйтесь же, чтобы ваш муж, имея небольшое состояние, мог снова жениться».
И сам рассмеялся. Но Эдуар мягко запротестовал:
– Знаете, это не совсем то, чем я занимаюсь. У меня есть контора… где довольно скучно, – добавил он извиняющимся тоном, поскольку «у меня есть контора» прозвучало несколько претенциозно. – Но на самом деле работа моя состоит в том, чтобы классифицировать…
– Андре, не выпьете ли еще виски? – прервала Эдуара Беатрис.
На минуту воцарилась тишина. Жолио сделал еще одно отчаянное усилие:
– Спасибо, нет. Я тут видел очень хороший фильм, который назывался «Страховка от смерти». Вы видели его?
Вопрос был обращен к Эдуару. Но Беатрис больше не владела собой. Она не могла дождаться, пока Эдуар наконец уйдет. Только он, судя по всему, собирался остаться, к этому его вполне располагало поведение Беатрис в последние три месяца. Он останется и будет спать в ее кровати, это-то и раздражало ее до смерти. Она попыталась отомстить.
– Эдуар, знаете ли, приехал из провинции.
– Я видел этот фильм в Кане, – сказал Эдуар.
– Ох, этот Кан – еще одно чудо света, – с насмешкой сказала Беатрис.
Эдуар поднялся, чувствуя легкое головокружение. Он был совершенно раздавлен, и Жолио решил, что Беатрис еще заплатит ему за это.
Уже встав с места, Эдуар застыл в нерешительности. Он не допускал и мысли, что Беатрис его больше не любит или что он ее раздражает; это было бы крушением его нынешней жизни, а такого он даже представить себе не мог. И все же он вежливо спросил ее:
– Я утомляю вас?
– Нет, что вы, – несколько испугавшись, сказала Беатрис.
Эдуар снова сел. Он рассчитывал на ночь, на то, что в тепле постели он ее обо всем расспросит. Ее запрокинутое лицо, такое красивое и трагическое в полумраке, ее беспомощное тело будут лучшим ему ответом. Он всегда страстно желал Беатрис, хотя она была довольно холодна. Ее холодность, неподвижность делали Эдуара еще более нежным, еще более страстным в ласках. Часами он лежал, опершись на локоть, – молодой человек, обожающий мертвую, – и смотрел, как она спит.
В эту ночь она была еще более далекой, чем всегда. Беатрис никогда не страдала от угрызений совести. В этом и был секрет ее обаяния. Эдуар спал очень плохо и начинал осознавать свою участь.
Не будучи уверенной в чувствах Жолио, Беатрис не решалась прогнать Эдуара. Никто не любил ее так самозабвенно, с такой преданностью, и она знала это. Тем не менее Беатрис резко сократила их встречи, и Эдуар почувствовал себя в Париже одиноким.
До сих пор в Париже для него было только два маршрута: от конторы до театра и от театра до дома Беатрис. Всякий знает, как страсть создает свою маленькую деревню в самом большом городе. Эдуар сразу же растерялся. Но маршрутов своих не изменил. Поскольку теперь в свою гримерную Беатрис его не допускала, он каждый вечер покупал себе билет. И рассеянно слушая, ждал, когда на сцене появится Беатрис. У нее была роль остроумной субретки. Она выходила во втором акте и говорила молодому человеку, пришедшему за своей любовницей раньше назначенного времени: