Здравствуй – прощай!
Шрифт:
Олег лежал и тупо смотрел в потолок. Потолок был покрыт паутиной трещин, издали напоминавших схему путей сообщения метрополитена то ли города-героя Москвы, то ли не менее героического города Ленинграда!
Парень уже познакомился со своими соседями, но прекрасно понимал, что их могут разлучить в любой момент, поэтому сделал это по привычке, в силу своего общительного характера.
Рядом было несколько литовцев, которые хорошо понимали русский язык, но не разговаривали на нем в силу исторического упрямства. Олег не стал пробивать имеющиеся вековые преграды, чтобы услышать лишний раз, «что он лишь оккупант на их исторической родине». Это его уже
«А ведь ничего не брало его молодой организм! Но голод и жажда уже стали одолевать».
Олег спустился на пол, поставил табуретку посередине, накрыл сорванным агитационным плакатом и попросил нож. Им он открыл одну банку тушенки и стал вылавливать пальцами кусочки холодной свинины.
Неожиданно «вековая стена» дрогнула, и его пригласили к общему столу. Там сидели несколько ребят.
«Ричардас!»
«Андрюс!»
«Гриша!»
«Маркус!»
«Бонионис!»
Олег легко запомнил имена, но не был уверен, что правильно обращался к ним. Это сразу вызывало приступы смеха.
— Это я, Бонионис! А он — Ричардас!
Там, на сдвоенных табуретах уже лежали плакаты, снятые со стены, уложенные пакетами и стеклянными банками. Это был импровизированный стол. Там всё было настоящим, домашним, таким теплым и сытным. Все особенности национальной кухни, даже цепеллины!
Ребята хлопали его по плечу, смеялись и смотрели, как он уплетает эту домашнюю снедь, и радовались за него, восклицая на своем слабо понятном ему языке.
На выданные консервы из них никто смотреть не хотел, ведь недалекие отсюда родственники не оставляли их в покое даже здесь. По кругу пустили единственный стакан и бутыль с сельским самогоном, все произносили свои тосты. Вскоре Олег сказал свою часть тоста:
— Чтобы после службы все выпили так же, вместе!
Все разом потеряно замолкли. Но минуты молчания не получилось, пили дальше. Молодость, злость и спортивный азарт, вот что всех объединило в тот момент.
Все они чувствовали потребность высказаться и быть услышанными. Никакие языковые барьеры тут уже не действовали.
Дальше пошло по кругу другое спиртное, то, что в большом количестве поставлялось в это помещение, уставленное двухярусными койками. Оказалось, что ближайший магазин и кулинария просто работали на обслуживание этих призывников. Посредниками в такой торговле служили всякого рода военные старослужащие. Олег тут заметил, что все принялись уничтожать свои домашние заготовки. Так в одном углу резали сало с едкими, но добрыми луковицами и чесноком, запивали лимонадом «Буратино», а в другом углу разложили на газете остывшие беляши и манты, уставив весь пол пивными бутылками.
«Курить в помещениях строго запрещено!»
Но об этом никто не знал, или сразу все забыли. Курили!
И постепенно возникла необходимость проветрить помещение. Как говорится, хоть топор вешай. Вероятно, он уже висел, но его не было видно. Окна никак не открывались, зато дверь плотно не закрывалась.
Начали «резаться» в карты. Постепенно многие призывники стали рвать свою одежду! Их костюмы обретали вид безрукавок, тельняшки превращались в майки. Всеобщее стремление принести частицу себя в жертву росло, а потом перешло всякие границы пристойности.
«Народ бросился в крайность, нищета, сэр!»
Появились доморощенные художники, способные простыми бритвенными машинками запечатлеть чернилами на чужих частях тела неказистый рисунок с большой амбицией. Так потом отправлялся служить в какую— то «Тмутаракань» парнишка с нервным рисунком якоря и нежной надписью: «Привет из Балтики!». Что ждало потом повесу, никто не знает, а земляков он теперь найдёт всегда сходу. А всю оставшуюся жизнь будет стесняться уродливо выведенного рисунка на руке, прятать его в рукаве одежды или за спиной. Уныло и бестолково для всех закончился день, просто провалился в ночь, с ожиданием перемен, медосмотров и других прелестей предстоящей дороги. Ночь поглотила усталость, унесла тревоги и сомнения, развеяла дым в Красных Казармах, убаюкала тишиной, спящую молодую когорту.
«Наутро здесь проснутся великие полководцы, военные строители, отважные мореходы и другие военнообязанные люди. Если из них полководцев окажутся единицы, мореходов десятки, то строителей будет сотни. В любой армии мира труд — это почетная обязанность любого военнослужащего!»
Глава 2. Рассказ «о том, первом дне»
День наступил внезапно, согрев всех спящих потоками солнечного света! Вот оно наглядное преимущество огромных оконных рам.
Прежние архитекторы думали о здоровье молодой нации, они поддерживали санитарные нормы освещенности в казармах. Младая когорта нежилась на старых, уже провонявших прелостью и мочой матрацах, она не желала так рано просыпаться, впрочем, её всё равно бы не оставили в покое. Самые сообразительные поспешили умыться и справить утреннюю нужду, потому что в этом крыле все удобства были ограничены только одним вспомогательным помещением и только этим этажом.
Потом появился подтянутый мордатый сержант и сообщил новость:
— Все, вновь прибывшие, будут проходить медосмотр, согласно уже составленных списков, то есть в составе команд!
Тут же предложил ознакомиться с данным документом. Так появилось определение слова «команда». Одновременно появились «покупатели», несколько офицеров с сержантами, которые имели на руках списки новобранцев, такие реестры «мертвых душ». Сразу не было видно, что все они знают, так или иначе, друг друга. Но позже это очень бросилось в глаза: люди делали план, они соревновались в выполнении своей части работы! Это говорило лишь о том, что встречаются они здесь не в первый раз или даже приехали из одного места. Необычный плотный, ранний загар покрывал их кожу, одежда была полевая, нововведенная, знаки рода войск непривычные, до сих пор их мало кто видел, поэтому возникало много вопросов. Но вопросы все многозначительно опускались, оставались без ответа. Перезревший в рядах Советской Армии сержант только пыжился от своей важности, строил из себя «целку», на вопросы собравшихся людей не отвечал, создалось впечатление, что он просто не желает общаться с этой зеленой порослью! Ведь он — такого высокого полета птица! А «они»? Они все еще желторотые птенцы в этом мире! От этого число вопросов только росло, а число разных домыслов оставалось ещё больше. Потом волной прокатилось!