"Зэ" в кубе
Шрифт:
Эвика согласно кивнула. Она уже и сама поняла, что случайно разрушила атмосферу праздника, только вот слово – не воробей.
На улице, украшенной к Рождеству, было шумно и весело, но через пару кварталов стало потише, и Павел, прижимая левую руку Эви к себе, заговорил:
– Эвика… дело в том, что год назад у тебя случился какой-то странный роман, после которого ты отбыла с женихом в неизвестном направлении… Его никто не видел, твоя мать даже не может вспомнить, как его звали и чем он занимался. Как я понял, они общались по телефону и обменивались мейлами, но после недавней вирусной атаки почтовый сервер потерял
Павел украдкой бросил взгляд на Эви. Она шла, глядя прямо перед собой, между бровей залегла озабоченная складка. Казалось, она пыталась что-то понять, вспомнить, но осознание ускользало.
Внезапно она резко повернула голову и посмотрела Павлу в глаза.
– И что было дальше? Я уехала с ним?
Крал кивнул и поёжился. Ветер набирал силу, задувал под лёгкое кашне, ерошил волосы.
– Судя по всему, уехала. И то, что с тобой произошло там, куда он тебя увёз, стало для тебя ударом. Как следствие, амнезия.
Эвика передёрнула плечами – похоже, тоже начала зябнуть. Или же не хотела с чем-то соглашаться?..
Павел продолжил:
– Мне крайне не нравится, что он с лёгкостью очаровал твою мать посредством пары-тройки мейлов и одной беседой. Магда женщина прагматичная, рассудительная, и не похожа на простофилю…
Эвика перебила его:
– Ты хочешь сказать, что на простофилю похожа я, да? – Павел не успел опровергнуть её утверждение, как она продолжила: – Возможно, имеет смысл допустить, что он в самом деле хороший человек и произвёл впечатление на маму?
Крал нахмурился:
– Эви, во-первых, я не считаю тебя простофилей. Ты умная и развитая женщина, это не нуждается в доказательствах. Во-вторых, я склонен думать, что твой… жених, – Павел поймал себя на том, что произнёс это слово излишне жёлчно, – владел некими психотехниками, в частности, гипнозом и модным нынче нейролингвистическим программированием. Поверь моему опыту, всё это не хихоньки, а серьёзнейшие инструменты влияния на людей.
Отчего-то рассердившись, Эвика вырвала руку и, засунув кулаки в карманы, пошла немного быстрее. Павел в два шага нагнал её, зашёл вперёд и встал напротив. Эви вынужденно остановилась.
Павел кашлянул.
– Посмотри на меня, пожалуйста. Что случилось? Что-то не так, почему ты сердишься?
Эви бросила на него косой взгляд и опустила глаза в землю, всматриваясь в мостовую с таким тщанием, словно намеревалась обнаружить там подснежники. Чертя носком сапожка полукруг на заснеженном тротуаре, она глухо проговорила:
– В твоей версии всё не так. Я не знаю ничего, не помню, но чувствую, что ты ошибаешься.
Павел почувствовал себя уязвлённым. Внезапная закрытость, а сейчас ещё и враждебность Эви неприятно его задели, а выпитое за ужином вино не позволило удержаться в роли понимающего психотерапевта. В конце концов, он был практически уверен, что у них получится что-то серьёзное, всё к тому шло – и вдруг такая резкая перемена!
Он саркастически усмехнулся:
– Хорошо, я ошибаюсь, а ты права! Всё у вас было прекрасно, и вы купались во взаимной
Ответом было молчание и очередной ироничный взгляд. Он едва подавил желание взять её за локти и встряхнуть как следует.
– В беду, говоришь? Но что со мной могло произойти – вот она я, живая, невредимая. У меня ничего не украли, всё имущество на месте. Меня не разобрали на органы, не продали в сексуальное рабство – ведь в этом случае остались бы следы, согласен? Что он мог от меня хотеть, чтобы похищать, да ещё и гипнотизировать перед этим?!
Крал вскипел. Её упрямство, её неприязнь и насмешка больно ударили по самолюбию.
– Что хотел? Что хотел?! Ребёнка, например! Ты знаешь, что ты рожала? Не знаешь. А ты – рожала. Следы, как ты говоришь, в наличии – результаты медобследования. Так где он, твой ребёнок, а?! Где он, Эви?!
Павел говорил и понимал, что совершает непоправимое, но остановиться уже не мог. Эви, застыв столбом, точно жена Лота, тоже узнавшая недопустимое, смотрела на него во все глаза. В лице её, и без того бледном, не было ни кровинки. Крал в отчаянии стукнул кулаком по фонарному столбу:
– Чёрт!!
Словно в насмешку, с резким порывом ветра в лицо Павлу полетела пригоршня снежной крупы, снег забился за шиворот. Он не стал его вытряхивать, просто стоял, смотрел на Эви и ощущал, как по шее и по спине текут холодные струйки растаявшего снега. Эви, стряхнув оцепенение, медленно провела рукой по волосам и криво усмехнулась.
– Я… пойду, пожалуй. Спасибо тебе за всё.
Павел, уже осознавший, что между ними в одночасье выросла непреодолимая стена, только и спросил:
– Куда ты пойдёшь, Эви?
Она неловко взмахнула сумочкой и бросила через плечо:
– Домой, куда же ещё? Хватит с меня ваших восстановительных курсов. Хватит хозяйничать в моей голове. Я сама знаю, что мне нужно. Не звоните мне больше, доктор Крал.
Павел с силой вдавил кулак в раскрытую ладонь, словно желая раздавить ту часть себя, которую оказался не способен контролировать. Остановить Эвику силой означало убить гипотетическую возможность наладить былое доверие. Однако и отпускать её одну было непозволительно. Положим, до Праги недалеко, и такси она найдёт. Но что будет делать одна в пустом доме, какую реакцию выдаст на его слова о ребёнке? Он стоял и смотрел, как она уходила, ставя ступни одну перед другой в каком-то чётком и только ей слышимом ритме, и впервые не знал, как поступить.
И тут его осенило. Он достал мобильный, набрал нужную комбинацию цифр, откашлялся и дождался, пока ему ответят.
Эви шла, не замечая ни летящего в лицо снега, ни опустевших улиц, ни деревьев, укутанных в праздничную паутину светящихся гирлянд. В голове метрономом звучало «где-твой-ре-бё-нок, где-твой-ре-бё-нок», и это было единственным, что имело смысл. Ответа на вопрос не находилось. Слово «ребёнок» оставалось безликим, не желало обретать образ, имя, пол. Эви пыталась выдохнуть его в ночь, выкричать из себя, вспомнить муки родов, чтобы родить своего ребёнка заново, но в ней не находилось ничего, что вернуло бы память хотя бы о материнском страдании.