Zealot. Иисус: биография фанатика

Реза Аслан

Затем случилось нечто выдающееся. Чем это нечто было на самом деле, мы не можем знать. Для историков воскресение Иисуса представляет собой чрезвычайно трудную проблему для обсуждения, в немалой степени потому, что оно выпадает за все рамки исторического исследования в принципе. Ведь очевидно, что возвращение к жизни человека, три дня назад умершего ужасной смертью, противоречит любой логике, разуму и здравому смыслу. Можно только прекратить спор на данном месте, объявить воскресение вымыслом, а веру в воскресшего Иисуса — продуктом ума, впавшего в заблуждение.

Однако есть упрямый факт, с которым нужно считаться: те, кто, по их собственным словам, видел воскресшего Иисуса, шли на смерть один за другим, но не отказывались от своих свидетельств. Само по себе это не так уж

необычно. Многие ревностные иудеи умирали страшной смертью за то, что не отказывались от своих убеждений. Но от этих первых последователей Иисуса не требовалось отречься от постулатов веры, основанных на событиях, имевших место столетия, если не тысячелетия, ранее. От них требовалось отказаться от того, с чем они столкнулись лично.

В Иерусалиме ученики сами находились в сложном положении, поскольку они были причастны к тому преступлению, за которое казнили Иисуса. Их периодически арестовывали и третировали за проповеди; их предводители не один раз представали перед синедрионом, чтобы ответить на обвинение в богохульстве. Их избивали, секли плетьми, забрасывали камнями и распинали, но они продолжали говорить о том, что Иисус воскрес. И это работало!

Пожалуй, наиболее очевидной причиной, по которой мы не должны решительно отвергать свидетельства учеников о воскресении, является тот факт, что среди прочих неудавшихся мессий, приходивших до и после него, только Иисус продолжает считаться мессией. Именно рвение, с которым последователи Иисуса отстаивали веру в его воскресение, превратило крошечную иудейскую секту в крупнейшую мировую религию.

Хотя рассказы о воскресении были записаны не раньше середины — второй половины девяностых годов (о воскресении не говорится ни в источнике Q,составленном около 50 г. н. э., ни в Евангелии от Марка, написанном около 70 г. н. э.), вера в воскресение, вероятно, была частью самой ранней литургической формулы у новорожденной христианской общины. Павел, бывший фарисей, который впоследствии стал самым влиятельным интерпретатором учения Иисуса, около 50 г. н. э. обратился с посланием к христианам греческого города Коринф. «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, — пишет Павел, — то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию,и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию,и что явился Кифе [Симону Петру], потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился [своему брату] Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне…» (1 Кор. 15. 3–8)

Павел написал эти слова около 50 г. н. э., но он повторяет в них то, что, скорее всего, было гораздо более ранней формулой, следы которой могут восходить к началу 40-х гг. I века. Это означает, что вера в воскресение Иисуса принадлежала к самым ранним засвидетельствованным символам христианской веры — это старше, чем повествования о страстях, старше, чем идея непорочного зачатия.

Тем не менее, факт остается фактом: воскресение не является историческим событием. Идея могла иметь исторические последствия, но само событие находится за пределами истории и принадлежит области веры. По сути, это наивысшее испытание веры для христиан, как пишет тот же Павел в своем Послании к коринфянам: «А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших» (1 Кор. 15. 17).

Павел уловил ключевой момент. Без воскресения вся система притязаний Иисуса на роль мессии рушится на глазах. Воскресение решает непреодолимую проблему, которую не могли игнорировать последователи Иисуса: распятие делает недействительным его статус мессии и наследника царя Давида. Согласно закону Моисея, распятие ставит на Иисусе клеймо проклятия, «ибо проклят пред Богом [всякий] повешенный [на дереве, т. е. распятый]» (Втор. 21. 23). Но если Иисус не умер — если его смерть была только прелюдией для его духовной эволюции, — крест перестает быть проклятием и символом поражения. Он превращается в символ победы.

Именно потому, что идея воскресения выглядела настолько

абсурдной и из ряда вон выходящей, требовалось построить совершенно новую конструкцию взамен той, что рассыпалась под тенью креста. Евангельские повествования о воскресении должны были сделать именно это: нарастить кости и плоть на уже принятый символ веры, создать повествование из утвердившегося верования и, что самое главное, создать противовес нападкам критиков, которые отрицали идею воскресения, которые уверяли, что ученики видели просто дух или привидение, которые считали, что ученики сами украли тело Иисуса и обставили дело так, будто он воскрес. К моменту написания этих повествований от распятия на Голгофе прошло шестьдесят лет. За это время евангелисты успели услышать практически все возможные возражения против воскресения и были в состоянии создать текст с учетом каждого из них.

Ученики видели привидение? Разве привидение может есть рыбу и хлеб, как воскресший Иисус делает у Луки (Лк. 24. 42–43)?

Иисус был просто бесплотным духом? «Дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня», — говорит Иисус своим недоверчивым ученикам, протягивая им руки и ноги в качестве доказательства (Лк. 24. 36–39).

Тело Иисуса было похищено? Как такое могло быть, если у дверей гробницы предусмотрительно были поставлены вооруженные стражники, которые своими глазами видели воскресшего Иисуса, но были подкуплены первосвященниками и по их наущению рассказали, что ученики украли тело у них из-под носа? «И пронеслось слово сие между Иудеями до сего дня» (Мф. 28. 1–15).

Повторим: эти истории задумывались не как рассказы об исторических событиях. Это тщательно продуманные опровержения для спора, который происходит за сценой. Но одно дело — спорить о том, воскрес ли Иисус. Это, в конце концов, вопрос веры. И совсем другое — говорить, что он сделал это согласно Писанию.У Луки Иисус сам поднимает этот вопрос, терпеливо объясняя ученикам, которые «надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля» (Лк. 24. 21), каким образом его смерть и воскресение стали выполнением мессианских пророчеств, как все написанное о мессии «в законе Моисеевом и в пророках и псалмах» привело к кресту и пустой гробнице. «Так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день» (Лк. 24. 44–46).

За исключением того, что нигде такое не написано: ни в Законе Моисея, ни у пророков, ни в псалмах. Во всей истории иудейской мысли не найдется ни одной записанной строки, которая бы говорила, что мессии надлежит пострадать, умереть и воскреснуть на третий день, и это, пожалуй, объясняет, почему Иисус не потрудился указать источник цитаты, чтобы подкрепить свои невероятные притязания.

Неудивительно, почему последователям Иисуса было так трудно убедить своих соотечественников-иудеев, чтобы те приняли их учение. Когда апостол Павел в своем Послании к коринфянам пишет, что распятие «для Иудеев соблазн», он прекрасно понимает дилемму, стоящую перед учениками (1 Кор. 1. 23). Для иудеев выражение «распятый мессия» содержало внутреннее противоречие. Сам факт распятия Иисуса отменял его мессианские притязания. Даже ученики понимали эту проблему. Именно поэтому они так отчаянно старались перевести свои разбитые надежды в другое русло, утверждая, что то Царство Божье, которое они надеялись установить, на самом деле было небесным, а не земным царством; что мессианские пророчества были неправильно истолкованы; что Писание, если его правильно интерпретировать, говорит совершенно не то, что привыкли думать люди; что глубоко внутри текстов спрятана тайная истина об умирающем и воскресающем мессии, раскрыть которую могли только они. Проблема заключалась в том, что в таком насквозь пропитанном священными текстами городе, как Иерусалим, подобные утверждения не могли быть услышаны, особенно когда они исходили от группы неграмотных крестьян из Галилеи, чей опыт общения с Писанием ограничивался тем немногим, что они услышали в местной синагоге. Как бы ни старались ученики Иисуса, они просто не могли убедить сколь либо значимое количество жителей Иерусалима признать Иисуса долгожданным освободителем Израиля.