Zealot. Иисус: биография фанатика
Шрифт:
Драматическая история обращения Павла по пути в Дамаск отчасти является пропагандистской легендой, созданной евангелистом Лукой: сам Павел никогда не рассказывал о том, что ослеп при виде Иисуса. Если верить традиции, в юности Лука был преданным последователем Павла: он упоминается в двух посланиях, к Колоссянам и к Тимофею, которые традиционно приписываются Павлу, но на самом деле были написаны спустя значительное время после его смерти. Лука написал «Деяния апостолов» как своеобразный панегирик бывшему учителю примерно через тридцать-сорок лет после его смерти. По сути, эта книга представляет собой не столько повествование о делах апостолов, сколько биографию Павла, написанную с большим благоговением. Апостолы быстро исчезают с ее страниц, они служат не более чем мостом между фигурами Иисуса и Павла. В версии Луки именно Павел, а не Иаков, Петр или кто-то из Двенадцати, был настоящим преемником Иисуса. Деятельность апостолов в Иерусалиме была только прелюдией
Хотя Павел не разглашает подробности своего обращения, он неоднократно и настойчиво утверждает, что видел воскресшего Иисуса собственными глазами, и что этот опыт наделяет его таким же апостольским авторитетом, который был у Двенадцати. «Не Апостол ли я? — пишет Павел в подтверждение своих полномочий, которые часто оспаривались представителями иерусалимской общины. — Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего?» (1 Кор. 9. 1)
Павел, конечно, мог считать себя апостолом, но возникает впечатление, что мало кто из других вождей движения с этим соглашался. Даже Лука, тексты которого выдают намеренное желание повысить роль его учителя в создании церкви, пусть даже вопреки исторической правде, нигде не называет Павла апостолом. Для Луки существует только двенадцать апостолов, по одному для каждого колена Израиля, в точном соответствии с замыслом Иисуса. В рассказе о том, как одиннадцать апостолов после смерти Иисуса выбрали Матфия на место Иуды Искариота, Лука пишет о требованиях, которые предъявлялись к кандидатам: «Итак надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его» (Деян. 1. 21). Павел, примкнувший к движению около 37 г. н. э., почти через десять лет со дня смерти Иисуса, явно не подходил под такое определение. Однако это не смущало самого Павла, который не только требовал, чтобы его называли апостолом («Если для других я не Апостол, то для вас Апостол», — говорит он своей любимой общине коринфян (1 Кор. 9. 2)), но и настаивал на том, что он стоял много выше остальных апостолов.
«Они Евреи? — пишет Павел об апостолах. — И я. Израильтяне? И я. Семя Авраамово? И я. Христовы служители? (В безумии говорю:) я больше. Я гораздо более был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти» (2 Кор. 11. 22–23). Особенно презрительно Павел относится к иерусалимскому триумвирату — Иакову, Петру и Иоанну. Он называет их «почитаемые столпами [церкви]» (Гал. 2. 9). «И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного, — пишет Павел. — И знаменитые не возложили на меня ничего более» (Гал. 2. 6). Пусть апостолы ходили вместе с Иисусом («Иисусом во плоти», как уточняет сам Павел) и разговаривали с ним. Сам же Павел ходит и разговаривает с божественным Иисусом; в их беседах Иисус якобы передает ему тайные наставления, предназначенные только для его, Павла, ушей. Пусть апостолы были выбраны самим Иисусом, когда работали на своих полях или тянули свои сети из воды. Павла же Иисус выбрал еще до того, как тот родился: он пишет галатам, что был призван Иисусом на апостольское служение, еще будучи во чреве матери (Гал. 1. 15). Иными словами, Павел не считает себя тринадцатым апостолом. Он считает себя первымапостолом.
Статус апостола был чрезвычайно важен для Павла, это был единственный способ подтвердить его самовольно присвоенное право проповедовать язычникам, чего, судя по всему, первоначально не одобряли вожди движения в Иерусалиме. Хотя среди апостолов нередко шли споры о том, насколько строго новая община должна соблюдать закон Моисея — одни требовали безусловного соблюдения, другие держались более умеренной позиции, — о том, кому должна служить новая община, споров почти не было. Это было иудейское движение, предназначенное для иудеев. Даже «эллинисты» проповедовали в основном иудеям. Если горстка язычников решала принять Иисуса как мессию, пусть будет так, но только пока они соблюдают обряд обрезания и Закон.
Но для Павла обсуждение роли Закона Моисея в новой общине было вообще неуместно. Он не только прямо отвергает превосходство иудейского Закона, он называет его «служением смертоносным буквам, начертанным на камнях», на смену которому должно прийти «служение духа» (2 Кор. 3. 7–8). Он называет своих собратьев по вере, которые продолжают практиковать обрезание — важнейшую отличительную черту народа Израиля, — «псами» и «злыми делателями», которые «надеются на плоть» (Флп. 3. 2). Это удивительные слова для бывшего фарисея. Но для Павла они отражают ту истину об Иисусе, которую, как ему кажется, знает только он один: «Потому что конец закона — Христос» (Рим. 10. 4).
Такое легкомысленное отрицание самих основ иудаизма была шоком для иерусалимских предводителей движения, шокировало бы оно и самого Иисуса. В конце концов, Иисус утверждал, что он пришел исполнить Закон Моисея, а не нарушить его. Не пытаясь отрицать Закон, Иисус последовательно стремился к его расширению и упрочению. Там где Закон предписывает «не убивай», Иисус добавляет: «Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит [такому же] суду» (Мф. 5. 22). Слова Закона «не прелюбодействуй», Иисус расширяет до «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5. 28). Возможно, Иисус был не согласен с книжниками по поводу конкретных интерпретаций Закона, особенно когда речь заходила о таких вопросах, как запрет что-либо делать в субботу. Но он никогда не отрицал Закон целиком. Напротив, Иисус предупреждал, что «кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мф. 5. 19).
Можно предположить, что предостережения Иисуса могли бы повлиять на Павла. Но, судя по всему, Павел не обращал никакого внимания на «Иисуса во плоти», что бы тот ни говорил. По сути, Павла не интересовал исторический Иисус. В его посланиях нет никаких следов Иисуса из Назарета. Павел вообще не упоминает ни одного события из жизни Иисуса, за исключением распятия и Тайной вечери, которые он превращает из повествовательных сюжетов в литургическую формулу. Не цитирует он и слова Иисуса (опять же, за исключением тех, что вошли в формулу Евхаристии: «Сие есть Тело Мое…»). Иногда Павел явно противоречит Иисусу. Сравним то, что он пишет в Послании к Римлянам — «Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Рим. 10. 13), — со словами Иисуса у Матфея: «Не всякий, говорящий Мне: „Господи! Господи!“, войдет в Царство Небесное» (Мф. 7. 21).
Слабый интерес Павла к историческому Иисусу объясняется не тем, что он сосредотачивал свое внимание на христологических, а не исторических вопросах, как считают некоторые. Причина заключается в том простом факте, что Павел не имел представления, кем был Иисус при жизни. Это было для него неважно. Он постоянно хвалится, что он узнал об Иисусе не от апостолов или кого-либо еще, кто знал его при жизни: «Когда же Бог… благоволил открыть во мне Сына Своего, чтобы я благовествовал Его язычникам, — я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью [чтобы получить разрешение], и не пошел в Иерусалим к предшествовавшим мне Апостолам, а пошел в Аравию, и опять возвратился в Дамаск» (Гал. 1. 15–17).
Только после трех лет проповеди тех идей, которые, как настаивает Павел, он получил не от кого-то из людей (под которыми он явно подразумевает Иакова и апостолов), а от самого Иисуса, он соблаговолил посетить тех людей в Иерусалиме, которые лично знали человека, которого Павел считал Богом (Гал. 1. 12).
Почему же Павел прикладывает такие усилия для того, чтобы не только освободиться от авторитета вождей из Иерусалима, но и опорочить их, как не имеющих никакого значения, если не сказать хуже? Потому что взгляды Павла настолько радикальны, настолько выходят за пределы приемлемого для иудеев, что только утверждение о том, что он получил их от самого Иисуса, могло позволить ему проповедовать. То, что предлагает Павел в своих посланиях, не является альтернативной трактовкой иудейской духовной традиции, как утверждали некоторые современники, вставшие на его защиту. Идеи Павла — это совершенно новое учение, которое не было бы признано тем, кто, по его словам, является ее основателем. Ведь именно Павел нашел решение проблемы, стоявшей перед учениками Иисуса: как примирить позорную смерть на кресте с мессианскими ожиданиями иудеев. Его решение заключалось в том, чтобы сбросить со счетов эти ожидания и превратить Иисуса в свершено новую сущность, которая кажется самостоятельным изобретением Павла, — в Христа.
Хотя с формальной точки зрения, «Христос» — это греческий перевод слова «мессия», Павел использует этот термин иначе. Он не вкладывает в него те значения, которые были связаны со словом «мессия» в древнееврейском Писании. Он никогда не говорит об Иисусе как о «помазаннике Израиля». Возможно, Павел видел в нем потомка царя Давида, но он не ищет в священных текстах доказательств того, что Иисус был тем освободителем из дома Давида, которого ждали иудеи. Он игнорирует все пророчества, с помощью которых много лет спустя евангелисты будут доказывать, что Иисус был иудейским мессией (в тех случаях, когда Павел обращается к авторитету пророков — например, к пророчеству Исайи о корне Иессееве, «который станет, как знамя для народов» и к которому «обратятся язычники» (Ис. 11. 10), — он считает, что речь идет о нем самом,а не об Иисусе). Но наиболее красноречив тот факт, что, в отличие от евангелистов (за исключением Иоанна, конечно), Павел не использует слово «Христос» как титул (с артиклем — Yesus ho Xristos). Он пишет «Иисус Христос» без артикля, или просто «Христос», как если бы это была фамилия Иисуса. Это очень необычное словоупотребление, ближайшей параллелью к которому является использование слова «Цезарь» как третьего имени — когномена — в именах римских императоров.