Зебра полосатая. На переломах судьбы
Шрифт:
Слышал я и о злоключениях побывавшего недолгое время в тюрьме отцовского старшего брата Якова Зайдмана. Но оба эти случая выглядели для меня, как отдельные частные эпизоды, некие недоразумения, довольно быстро выяснившиеся. Вот и папа Владика вскоре был освобожден, и дядя Яша, выйдя из заключения, даже не был ограничен в правах. Не особенно я задумывался и о причинах лишения возможности жить в Москве также других наших родственников: дяди Соломона (того самого, о похоронах которого рассказано в предыдущей главе) и Муси (Анисима), вынужденных снимать квартиры в Туле и Расторгуеве.
Вот почему отказ в приеме документов для поступления
Наивный глупый мальчишка – не увидев своего имени в списках счастливчиков, допущенных к сдаче экзаменов, я отправился качать права в приемную комиссию.
– Ты отбракован по медицинским показателям, – объяснили мне там. – При осмотре у тебя установлена слабость здоровья. Иди, выясняй.
В институтском медицинском кабинете толстая тетка в несвежем белом халате недовольно полистала амбарную книгу, нашла мою фамилию и уставилась на меня глазами речного сома. Подержав с полминуты язык в загадочном раздумье, она приоткрыла густо накрашенные губы и нехотя процедила:
– Ты же сам написал в анкете, что болел скарлатиной, свинкой, коклюшем, вот и результат, сердце у тебя не в порядке. Анкеты, они, знаешь ли, многое говорят.
Я стал что-то лепетать о странности этого вывода, о том, что те детские болезни никак не могут повредить моей работе архивариусом, но пузатая белохалатница меня уже не слушала и, отвернувшись, дала понять, чтобы я катился куда подальше.
А отец, узнав о моей неудаче, объяснил ее, как я тогда сначала подумал, с каких-то непонятных организационно-государственных позиций:
– Мне и раньше было известно, что все архивы у нас в стране – это режимные учреждения, они строго засекречены и принадлежат МВД. Но, грешен, не сподобился узнать, что и твой Историко-архивный относится к этому же серьезному ведомству. А то бы тебя сразу отговорил – куда лезть с нашими суконными рылами и еврейскими носами? Но не горюй, иди в экономисты, как я советовал.
И правда, какой дурак в 1949 году мог расчитывать просочиться в институт бериевского министерства внутренних дел? С моей стороны, конечно, это было тупым мальчишеским недомыслием и полным отсутствием хоть какого-то представления об окружающей действительности и временах, ей соответствовавших. А родители, как я понял, тогда слишком плотно были заняты своими убийственно непростыми судьборешающими делами, от которых на меня у них не оставалось времени.
И вот теперь я внял отцовской мудрости и побежал с теми же документами поступать в Инженерно-экономический институт (МИЭИ) им. С.Орджоникидзе. Там мне в приеме не отказали, я с разбегу легко преодолел барьер вступительных экзаменов и 1 сентября 1949 года, став студентом Автофака, появился в старом многоэтажном доме, высившемся на углу Подсосенского переулка.
Почему я пошел учиться на автомобильный факультет? Я уже не помню, может быть, потому, что туда поступил мой одноклассник Юра Бурт. Как бы то ни было, но очень скоро стало ясно, что я сделал ошибку. Поговорив со старшекурсниками и почитав внимательнее разные
Такая судьба меня не устраивала. Мое воображение рисовало картину воняющего бензином, соляркой и отработанными газами грязного закутка, где я лаюсь с грубыми наглыми слесарями и водилами. Уже тогда я не испытывал никакого пиетета к тому “гегемону”, во благо которого и именем которого была, якобы, совершена “Великая Октябрьская социалистическая революция”, которая на самом деле была довольно посредственно проведенным государственным переворотом, оплаченным германским генштабом.
Неужели, думал я, малограмотные пьянчуги, матерщинники, бездельники, часами торчащие у пивного ларька на Преображенке, могут быть важнее настоящих толкателей технического процесса, культурных образованных инженеров и ученых? Как верить в рабоче-крестьянскую суть правителей этого государства, когда на их портретах видишь сытые гладкие физиономии, никак не похожие на рабочие и крестьянские? А разве не лишь для завоевания власти всякие мартовы, Ленины, Троцкие, тоже не имевшие никакого отношения к пролетариату, использовали завиральные идеи некого заросшего волосами теоретика-экономиста из германского города Трира?
Именно тогда я серьезно стал сомневаться и в справедливости тезиса “научного коммунизма”, уничижительно называвшего интеллигенцию прослойкой между рабочим классом и крестьянством. Что за чушь, думал я, никакая она не прослойка, а целый слой умных талантливых предприимчивых людей, генераторов будущего. Культура вовсе не вторичная часть цивилизации, а ее основа, базис. Разве изобретение парового котла, электрической тяги, телеграфа-телефона, радиосвязи, автомобиля, ракетного двигателя и компьютера не крутило колесо истории? Разве ее переломные даты не связаны с именами Архимеда, Коперника, Ньютона, Эйнштейна, Гейтса?
А как нелепо обидное разделение интеллигенции на творческую и техническую, когда под первой понимают только артистов. музыкантов, художников, писателей. Хотя создатели плуговой вспашки земли, системы польдеров, дренажных каналов, капельного орошения, авторы теории тектоники плит, расщепления атомов, генетики и кибернетики совсем не в меньшей степени творцы. Да еще какие! Творчество Бойля-Мариотта, Эдисона, Ландау такое же Искусство, как живопись Рафаэля, сонаты Брамса, романы Диккенса.
Я проучился на Автофаке один семестр и после зимних каникул, развивая и углубляя стратегию, обозначенную советами отца, перевелся в этом же институте на Строительный факультет. Однако, и здесь меня ждало разочарование, правда, совсем другого сорта, и связано было, как не странно, с иностранным, точнее, английским языком. Причем тут он? А притом, что мой школьный французский в учебном плане МИЭИ вообще отсутствовал.
Впрочем, его не было и во всей обойме советского технического образования того времени. А вот английский становился все более востребованным начиналась холодная война с англо-американским империализмом, а бороться с ним следовало на его языке. А без него как уворовать западные технологии, без которых не победишь? Своих-то нет. К тому времени ведь уже был удачный опыт кражи секретов американского Манхетоновского проекта атомной бомбы.