Зебра
Шрифт:
Сознание ее пронзила четкая мысль: ее любовь к Гаспару не уменьшилась ни на йоту, а вот исход болезни вызывал у нее тревогу. И все-таки ей хотелось верить, что выздоровление не заставит себя долго ждать, а поэтому она как одержимая принялась бормотать все молитвы, какие могла вспомнить. Слова их без особого труда всплывали в сознании. С самого детства она так рьяно не молилась.
По прибытии в Париж среди моря лиц на перроне она с изумлением узнала Зебру, который стоял у локомотива собственной персоной и, казалось, плавал в своей одежде, ставшей ему чересчур свободной.
– Дорогая, – сказал он, выдавливая из себя улыбку, – с днем рождения!
Камилла
Камилла начисто позабыла про свой день рождения. Да и то сказать, она стала совсем другой в собственных глазах; как будто, проводя день за днем у изголовья больного мужа, она потеряла самое себя и в этом самозабвении черпала силы, чтобы выполнять свой долг.
Тут Камилла опомнилась и начала укорять Зебру: просто неразумно было с его стороны пускаться в такой дальний путь, но при этом она не отдавала себе отчета в том, что вовсе не вразумляет Гаспара, а лишь увеличивает его радость, описывая опасности, которым он подверг себя, желая укрепить их взаимную любовь. Когда она кончила свою филиппику, Зебра пояснил, что приехал в Париж не только затем, чтобы вручить ей букет цветов у выхода с платформы. Мысль его заключалась в том, чтобы отпраздновать день рождения единственной в его жизни женщины там, где зародилась их взаимная страстная любовь.
– И что же нам нужно сделать? – спросила Камилла, сразу уступая какую-то пядь своей территории.
– Мы должны разыграть сцену нашей первой встречи там, где она произошла, – слабым голосом ответил Гаспар.
Камилла тут же начала спрашивать себя, как это она сможет участвовать в подобной сцене, если Зебре не удастся выступить перед ней таким, каким он когда-то был.
Прежде чем ехать в пансион, где они были соседями, не подозревая об этом до самой их встречи, Камилле нужно было встретиться с нотариусом майора Альбера. Она согласилась уничтожить поддельные воинские документы и фальшивый орден Почетного легиона; потом постаралась сократить переговоры, чтобы Зебра не слишком долго плясал от нетерпения в приемной нотариуса.
Теперь они проезжали на такси мимо дворца под названием «Галлиера», большого, но в меру, здания, и Зебра шепнул Камилле: как жаль, что у него силенок маловато. А ведь говорят, дворец этот – всего-навсего огромная спальня, построенная в прошлом веке венецианским принцем, чтобы заниматься в ней любовью с некой танцовщицей. Позже Камилла узнала, что дворец «Галлиера» был задуман для устройства выставок; однако она поддержала версию Зебры, чтобы доставить ему удовольствие, сославшись на то, что знает одного архитектора, сведущего в истории старых зданий столицы Франции.
Такси остановилось перед домом 122 на улице Ассас, в котором произошло их первое свидание. Они вышли и долго стояли молча, взявшись за руки. Затем Гаспар вспомнил фразу одного из своих первых писем Камилле: «Я славлю Бога за то, что он тебя создал». Этим словам было столько же лет, сколько было их первенцу, и они точно передавали, какое пламя тогда их сжигало.
Они зашли в пансион, и Зебра, опираясь на Камиллу, взобрался по ступеням на верхнюю площадку. Отказывали легкие. Задыхаясь, он попросил, чтобы Камилла спустилась на несколько маршей ниже, чтобы изобразить свое неожиданное появление. Та повернулась и исчезла в глубине лестничной клетки.
Когда она вернулась, произошло чудо. От мысли восстановить их первую встречу и влезть в шкуру молодого человека Гаспар внутренне помолодел. Пусть его тело начинено метастазами, но он держал голову высоко, глаза блестели, и лицо стало живым, как у двадцатилетнего юноши.
Увидев, что муж превратился в студента, Камилла весьма темпераментно выпалила первую фразу. Такая метаморфоза и ее зарядила энергией, а уж Зебра распинался, точно соискатель премии на конкурсе театрального искусства, не заботясь о силах, которые сжигал. И вдруг на пятнадцатой реплике у нотариуса закружилась голова. Голос сорвался. Гаспар, сотрясаемый ужасными спазмами, начал блевать, словно изрыгал из себя душу. Из дверей повысовывались обитатели пансиона. Что за шум? О, поддержите ему голову. Со мной все в порядке. Нет, не трогайте его. Жан, загони обратно кота. Отойдите от него, ему не хватает воздуха. Это мой муж. Жаклин, уложите детей. Позвать священника? Нет, принесите воды. Камилла вызвала «скорую помощь».
Фельдшер, возглавивший бригаду, хотел доставить больного в одну из парижских больниц, но Зебра потребовал, чтобы его везли домой, утверждая, что это недомогание временное. Крупная купюра, сунутая в карман шофера, окончательно убедила его в обоснованности довода пациента.
Путь показался Камилле нескончаемым, ибо она корила себя за то, что не отвезла Зебру домой тотчас же и в какой-то мере способствовала истощению его сил. Когда Гаспар увидел липы, окаймлявшие подъездную дорожку, упиравшуюся в портал дома Мироболанов, ему сразу же стало легче, будто он встретил старых друзей. Его перенесли в постель под встревоженным взглядом Наташи, выбежавшей встречать «скорую помощь». Камилла, силы которой были на исходе, отослала дочь к Мари-Луизе.
– Папе нужно отдохнуть…
На иссохших губах Зебры появилось нечто, напоминавшее улыбку, ему хотелось приободрить дочь, и oft конвульсивным движением пожал ее ручку. В мечтательном взгляде дочери он заметил легкую тень. Девочка поцеловала отца, ушла, и у нее даже не нашлось слов, чтобы выразить свою озабоченность Мари-Луизе, она просто сказала, наморщив лоб:
– У папы несвежий вид.
Фельдшер распрощался и уехал. Наконец Камилла осталась наедине с Зеброй, ощущая тем большую близость с ним, чем больше он ослабевал. Снедаемый высокой температурой и упрямством, он был чувствительнее ребенка. Растроганной Камилле хватило сил просидеть с ним до шести вечера, после чего она ушла в свою спальню, чтобы не брякнуться на пол возле кровати: усталость доконала ее.
Рухнув на неразобранную постель, Камилла час-другой пробыла в каком-то полузабытьи. Из головы не шли секунды наслаждения в монастыре Обиньи. Беспорядочно возникали и другие инсценировки Зебры: письма Незнакомца, номер семь в заштатной гостинице, угроза вырождения в стареющую супружескую пару, ею мнимая любовница… и то ноябрьское утро, когда она посчитала, что он ее покидает. Впервые Камилла думала обо всех этих выходках мужа с какой-то нежностью. Бог ты мой, как только он не истощил свой ум, выдумывая все новые и новые ходы. Камилла испытывала теперь определенную гордость оттого, что не оказалась в числе тех, кто за давностью лет пренебрегает супружеской любовью. Она оставалась влюбленной. Да, сейчас она любила мужа более пылко, чем в первые дни их близости. Зебра выиграл, и ей это было приятно. Они не стали ископаемой супружеской парой.