Zeitgeist
Шрифт:
– Кто, та? Нет, теперь Итальянка.
– Ты шутишь! Итальянка?!..
– Утонула в гостиничном бассейне. Наркотики, купание... Все как обычно.
– Где сейчас группа? Где Озбей?
– Мехмет Озбей в Стамбуле, дрессирует новую Итальянку. Это будет мусульманка из Албании.
Старлиц застонал.
– Твой дядя близко? Передай ему трубку.
– Вы что, пьяны? Кажется, вы напились. Мой дядя все еще труп, Леха. Он находился на авиабазе в Белграде в первый натовский налет. Разве вы не помните?
– Он жив.
– Даже если бы Пулат Романович был жив, вы бы не смогли с ним поговорить. НАТО
– Не болтай глупости. Авианалеты всегда лучше выглядят на бумаге, чем если взорвать телефонную станцию.
– Даже если бы мой дядя был жив, а югославские телефоны работали, он бы с вами не поговорил, потому что геройски защищал бы демократически избранного президента славянского народа Слободана Милошевича.
– Расскажи это Жириновскому, парень. Сколько воздушных боев дали НАТО югославские ВВС? Я немного не в курсе событий.
– Не слишком много, – признал Виктор.
– В таком случае наш ас мог остаться в живых.
Зета села в постели.
– Кто это, папа? Моя мама?
– Нет.
Зета угрюмо шмыгнула носом. Она была бледной и напуганной.
– Я хочу поговорить с мамой.
– Помнится, она была на Кипре. Туда я сейчас и звоню.
– Насчет группы?
– Да.
– «Большая Семерка» погибнет?
– Нет, у группы все отлично. Умрут только девушки.
– Ты должен их спасти, папа.
– Зачем?
– Не знаю. Но ты должен это сделать, папа. Ты просто должен спасти их!
Старлиц вернулся в особняк с мыслью выклянчить у Макото денег. Но Макото никого не принимал. Служанка, выполнявшая его распоряжения, повела Старлица и Зету к Барбаре.
Барбара нежилась в саду в шезлонге, надзирая за прислугой, которая лениво выпалывала розы-мутанты.
– Какая прелестная крошка! – воскликнула она, увидев Зету.
– Mahalo [73] , – сказала Зета. – Можно мне кокосового молока? Оно так хорошо пахнет!
Барбара подозвала другую служанку и велела ей проводить Зету на кухню.
– Макото занят монтажом студийных записей, – сообщила она. – Он никого не принимает. Особенно тебя.
– Он не бесится?
– Нет, но произошла путаница с контактными линзами. – Старлиц промолчал. – Я теперь проклятая? – спросила Барбара. – Макото сказал, что я была сверхъестественной. Не зашла ли я слишком далеко? Я обречена?
73
Mahalo – благодарю (гавайск.)
– Не больше любого другого, – отмахнулся Старлиц.
– Я действительно была волшебной? Это правда?
– Правда в том, что ты – кумир, Барбара.
– Это ему и не нравится, – проговорила она, дрожа нижней губой. – С кумирами у нас иногда возникают проблемы.
– Ты сожительствуешь с психованным музыкантом, детка. Брось.
– Я – кумир. Он меня сломает?
– О чем ты?
– Он меня сломает, да? Вечно он заставляет меня читать эти свои дурацкие книжки, где совершенных женщин ждет смерть.
– Макото мог бы тебя сломать, но я уверен, что он этого не сделает.
– Значит, он меня бросит? Ради другой богини? – Оставаясь в солнечных очках, Барбара поджала губы.
– Да, бросит. Когда ты его похоронишь. Когда его не станет.
– А не ради другой богини?
– Ни в коем случае.
– Это хорошо. – Судя по ее виду, у нее отлегло от сердца.
– Успокойся, Барбара. У ситуации есть преимущества. Макото не замечает, как ты стареешь. Он тебя вообще не видел. Он видит только волшебство. – Старлиц перевел дух. – Люди любят кумиров из-за звезд, сыплющихся у них самих из глаз. Макото – твой главный поклонник. В некотором смысле это обуза, но это можно пережить.
– Я вынуждена жить на пьедестале.
– Конечно, но только до тех пор, пока он не умрет.
Барбара потерла щеку.
– Пораскинь мозгами! Ты трижды в день занимаешься аэробикой-хулу, а твой мастер игры на укулеле [74] жует мясной фарш и курит марихуану без фильтра. У этого сюжета возможен один-единственный конец. Есть все шансы, что ты переживешь Макото на двадцать – двадцать пять лет и получишь все. Конец кумирам и толпам, ты сама себе хозяйка – пожилая дама, которой не нужно думать о сексапильности, фотографировании, восхищенном свисте вслед, вызовах на бис. Пожилая женщина с кучей собственных денег – это же совсем другая жизнь! Никто на свете не может тобой помыкать: мужчины перестали тебе приказывать, потому что больше тебя не замечают. Вот когда ты станешь собой!
74
Укулеле – маленькая четырехструнная гавайская гитара.
– Это мое будущее? Говорят, ты умеешь предсказывать будущее.
– Дай-ка мне для верности ладонь. – Подавив зевок, Старлиц пригляделся к узору линий. – Все правильно.
Барбара выдернула у него руку и смущенно потерла ладонь.
– Я подумаю обо всем этом.
– Подумай, очень тебе советую. Пораскинь мозгами. Трудно стать собой, когда ты всю жизнь ублажала других.
Барбара оглядела сад. Разговор давался ей с большим трудом.
– Ненавижу эти мерзкие розы! Они – будущее, но не мое. Я рада, что уничтожила все до одной. – Старлиц молча кивнул. Барбара поймала его взгляд: – Если я дам тебе денег, ты уедешь и пообещаешь долго-долго не возвращаться?
8
Озбей прислал за ними в стамбульский международный аэропорт имени Ататюрка правительственный лимузин. Кожаная обивка сидений блестела от частого ерзанья высокопоставленных турецких бюрократов. В салоне пахло лихорадочным курением и злоупотреблением ракией. Зета бросила свой рюкзачок с символикой «Большой Семерки» на пол и загородилась желтой от никотина кружевной занавесочкой. Старлиц, измученный дальним перелетом, тупо прилип взглядом к окну.
Вот он и вернулся в Стамбул, хотя не планировал проводить здесь так много времени. Этот город привлекал его неотвратимо. Он был гораздо сильнее его, так что никто не мог бы ему помочь. Город по горло утопал в непроглядной выгребной яме истории. Стамбул был неофициальной столицей многих истлевших империй и по очереди именовался Византией, Византом, Новым Римом, Антузой, Царьградом, Константинополем...