Шрифт:
В оформлении книги использованы рисунки Максима Знака, сделанные в камере предварительного заключения
От самого сердца с благодарностью:
Моей маме и маме моей мамы, которые настолько верили в меня, что у меня вдруг вышло стать собой.
Моему дедушке, который
Моему папе, который вынужден нянчиться со мной повторно.
Моей сестре, ставшей моим голосом, более ярким, талантливым и искренним, чем мой собственный.
Моему сыну Алесю, который вынужден подменить меня в процессе своего воспитания,
И конечно, моей жене Надежде, моему Защитнику, которая когда-то не отказала в ЗАГСе, которой я слишком мало помогал, и которая в суде сражалась за меня так, что я впервые от счастья расплакался.
Эти бусинки эмоций, мгновения смысла в сплошной безнадежной серости, эти отголоски пусть грустных, но улыбок – конечно, для вас.
Вот так вот написалось, с одного дубля, как говорят в кино.
Заходи ко мне в хату. Скучаю.
Тут при встрече всегда поят чаем
И не гаснет прокуренный свет.
Впрочем, не приходи.
Тут не страшно, но сегодняшний день как вчерашний
И ни смысла, ни правды здесь нет.
1
Суд
Он пришел с этапа и ушел в этап. Так все приходят и уходят. У него за спиной было девятнадцать весен, а впереди могло ждать восемь зим. Немало, но так было у многих. А еще он попал сюда незаслуженно – как все, как всегда.
Он еще не устал рассказывать о том, как несправедлив мир, о том, что все это – одна система, о том, как бессмысленно рассчитывать на оправдание. И, что удивительно, нашлись слушатели, которые сочувственно кивали, а иногда вставляли и свои такие же, тысячу раз рассказанные истории. Наверное, это успокаивало.
– На суде на что рассчитывать? Сколько запросит, столько и дадут, кто будет разбираться?
– Да не, почти всегда снижают, не гони.
– Может, и снижают, но несильно. Главное – не оправдают! Даже слушать не будут.
– Слушать не будут, но не будут и слышать. И не оправдают, конечно.
И тут он сказал что-то необычное:
– Но ничего! Я буду в международный суд подавать!
– В какой?
– У меня записано…
– Так скажи, в какой? Просто я юрист, мне казалось, что мы ничего не ратифицировали.
– Я так не помню. Мне строгач на этапе записывал, в какой суд обращаться. Сказал, что там решают. Пробовали – работает.
– Может, Гаага? Но мы не подписали… Или Страсбург? Хотя там тоже нет.
– Не, не эти. Там другое было.
– Ну, глянь. Может, и я напишу, раз верняк.
Он полез в кешер, долго там копался, перекладывая все, пока не нашел где-то в недрах обрывок бумаги. Между строками обвинения размашистым и корявым почерком были написаны два слова – суд, куда ему посоветовали обратиться: «Суд Линча».
2
Стоматологи
Он пришел с допроса с таким лицом, что краше в гроб кладут.
– Че, еще эпизодов подкинули? Или челюсть перебили?
– Да не. Зуб болит. Разболелся и болит.
Это действительно было серьезно.
– Тут можно к зубному записаться?
– Можно-то можно, но ты подумай хорошо – может, лучше так?
– А что такое?
– Сам не был, но рассказывали, что им запрещено лечить – только рвут.
– Да бред это, – вступил в разговор еще один. – Лечат, хотя рвут чаще. Правда, когда лечат – не обезболивают.
– А нельзя деньги за заморозку взять?
Вопрос был серьезный, но все посмеялись.
– Нет, конечно.
– Попробуй лучше сам полечи. Сало есть, чеснок тоже.
– Анальгин, кстати, там в баре есть.
– Анальгин – это баловство. Не лечит, а просто боль снимает. Возьми лучше сало, положи на тот зуб. И подержи. Кому копченое помогает, кому такое.
– Сало – ерунда. Лучше чеснок. Берешь зубчик, чистишь и кладешь: если слева болит, то на правое запястье, а если справа зуб – то на левое. Только сильно долго не держи, сожжешь вену.
– А мы чеснока ножку палили и дышали для зуба.
– Корочку хлеба, может?
– Нет, хлеб от простуды. Для зуба – ножка чеснока.
– Я в ЛТП когда был, сахаром лечили. На ложку – несколько кусочков сахара, он горит – ты дышишь.
– И что? Перестает болеть?
– Просто крошится больной зуб и все другие, если больные есть. Только корни остаются, – советчик широко улыбнулся, показав оба зуба.
Всех выслушав, он начал лечить свой зуб соленым салом. Но потом выпил последнюю таблетку анальгина. На время это должно было помочь.
3
Человечек
Похоже, он был из коммерсантов или даже, может, какой юрист. После знакомства в хате он разложил свои вещи и прилип к развешанным на стене бумажкам. Там были выписки из закона о содержании под стражей, из правил распорядка и даже одно фото – образец заправки кровати. Все давно уже воспринимают эти бумажки как элемент декора хаты: что-то вроде пятна на отсутствующих обоях. Но он стоял долго, изучал и иногда даже кивал в такт своим мыслям.
Изучив правила, он с гордым видом возлег на нару с книжкой. Его предупредили, что так делать нельзя. Что тут так не принято.