Зельда Марш
Шрифт:
Счастливые часы, хотя и омраченные первой борьбой с нарождавшейся страстью, неизвестностью впереди, боязнью старших, боязнью самих себя!
— Что же нам делать, Майкл? — спрашивала Зельда тревожно и грустно.
— Не знаю…
— Так дальше продолжаться не может.
— Не может, нет. Это… это ужасно. Это убьет нас обоих.
Длинная пауза, оба размышляют, напряженно и хмуро.
— Я думаю, что нам надо распрощаться, — сказала Зельда через некоторое время.
— Ты хочешь сказать — отказаться
— Да.
— Но…
— Да, я знаю, что ты хочешь сказать… — устало вздохнула девушка, нежно гладя его руку.
— Зельда, я не могу согласиться на это!
Она закрыла глаза и откинула голову на спинку дивана. Голова Майкла лежала на ее плече. От его светлых растрепавшихся волос исходил какой-то особый, его собственный запах.
— Они высмеяли бы нас, — сказала она с отчаянием.
— Мама… — начал было Майкл.
— Знаю, знаю… Так что же мы будем делать? — повторила она с новым взрывом горя.
Он закрыл лицо руками и вцепился пальцами в волосы. Зельда притянула его голову к себе на колени и стала гладить взъерошенные кудри. Тоска, близкая к отчаянию, наполняла ее сердце. Слезы подступили к глазам, она не удерживала их. Он был ее, ее собственный, дорогой мальчик! Любовь душила ее, томила до боли. Она нежно баюкала в руках эту дорогую голову и низко нагнулась над нею, притягивая Майкла к себе.
— О Майкл, Майкл, Майкл, — жалобно бормотала она.
— Не надо, Зельда… я не могу… не могу…
Оба встали и прижались друг к другу мокрыми лицами.
— А не убежать ли нам? — предложила она.
Он отвечал только беспомощным взглядом.
— Или, может быть, прийти к ним, — продолжала она без капли надежды в душе. — Сначала к твоей матери, потом к моему дяде… — Но очевидная нелепость этого проекта заставила ее остановиться. — Или мне написать отцу? — Она представила себе полуслепого старика и Мэтиу, суетившуюся в полуразрушенной кухоньке, и снова умолкла.
Майкл охватил ее руками и крепко прижал к себе. О райское блаженство — быть так любимой и любимой тем, кого любишь сама, любишь так безумно, с таким отчаянием! Волна экстаза захлестнула ее. Но она вырвалась из объятий Майкла, оттолкнула его от себя. Это было больше, чем она могла вынести. Порыв страсти и горя совсем обессилил ее, и она в изнеможении снова упала на диван. Майкл подошел, коснулся ее. Собрав последние силы, она овладела собой и отстранилась.
— Не надо, — шепнула она, задыхаясь. Голос ее звучал почти свирепо, зубы были стиснуты, глаза сверкали.
Долгая ночь бессонницы и тоска… Что это он сказал?.. Как твердо он глядел на нее, когда говорил… Неужели он вправду так любит ее?.. Да, в этом она уверена. И это лучше, чем если бы она, как когда-то, страдала одна… Полно, лучше ли? Есть ли что-либо хуже, чем это пугающее ее страстное томление, сжигающее душу и тело?
— О Майкл, Майкл, Майкл!..
Она то открывала, то закрывала глаза, стискивала руки, кусала губы, нетерпеливо
Что ей делать? Что делать?! Снова и снова все тот же вопрос. Она не могла осуждать Майкла. Осуждать… за что? Да за то, что у него не хватало мужества взять их общую судьбу в свои руки и выступить вдвоем перед целым светом в качестве мужа и жены! Мужа и жены! Как странно представить себя и Майкла в этой роли. Но они должны непременно пожениться. Майкл еще молод для женитьбы, — семнадцать лет! Он еще мальчик, просто очень выросший мальчик, но, боже мой, как она любит его! Отчего бы ему не найти работу в каком-нибудь городе или деревне, куда она могла бы приехать к нему, когда он будет в состоянии содержать себя и ее? Она не могла осуждать его за то, что он этого не делал. Но, будь она на его месте — о, она бы так поступила, она нашла бы выход, она бы вступила в борьбу с матерью, с теткой, с дядей, с целым светом, если бы понадобилось!
Однажды вечером они сошлись в ее саду. Они уже виделись в тот день, но их больше не удовлетворяло только держать друг друга за руки. Их ненасытные взгляды говорили о жажде объятий и поцелуев.
После обеда Зельде обыкновенно полагалось готовить уроки у себя в комнате. Однажды вечером, часов в девять, когда она «зубрила» Вергилия, что-то звонко шлепнулось о стекло окна. Она не стала дожидаться нового сигнала. Вмиг потушила газ и подняла окошко. Внизу, в саду, виднелась фигура Майкла.
— Майкл!
— Тсс! Все в порядке?
— Да. Они не услышат, если ты не будешь говорить слишком громко.
— Я не мог удержаться, чтобы не прийти!
— Ты — прелесть! А как же мама?
— О, я ей сказал, что иду в гости к товарищу. Она поверила… Ты не можешь сойти сюда?
— Боюсь. Хонг каждый вечер уходит в китайский квартал и уносит с собой ключ от черного хода, а если я пойду через парадный, меня поймают.
— Мне бы хоть на минутку повидать тебя!
— А мне — тебя! Так хочется!
— Ты любишь меня, Зельда?
— Тсс!
— Да? Скажи!..
— Ах, Майкл!
— Я не могу ни о чем больше думать, только о тебе. И в школе я постоянно рисую на всем твои портреты.
— Ну, вот! Кто-нибудь увидит, — и тогда все узнают нашу тайну!
— Не бойся: я очень осторожен. Но неужели это всегда должно оставаться тайной?
— Ты сам знаешь…
— Я хочу тебя видеть. Нельзя ли проникнуть к тебе? Я уверен, что сумею забраться на этот выступ. А что под твоим окном?