Зельда Марш
Шрифт:
— Зель, девочка! Отчего так темно? — шумно влетел Джордж. За ним на пороге стояло двое мужчин.
— Это мистер Легг, хозяин, дорогая, и он готов перевести нас в гораздо лучший номер — в брачный покой, ха-ха-ха! А вот этот дядя перетащит наши вещи на новое место! Мистер Легг, — моя жена!
Джордж зажег газ, и Зельда заметила, что ее муж уже под хмельком. Она схватила и набросила на себя пальто, чтобы скрыть беспорядок в туалете, и улыбнулась, как могла любезнее, мистеру Леггу, жирному, веселому, краснолицему человеку, рассыпавшемуся в извинениях.
— Я не знал, что вы артисты, миссис Сельби. Артисты,
Джордж потирал руки в самом приятном расположении духа.
— Мистер Легг — король всех содержателей гостиниц, Зельда! Он по-царски меня принял и угостил! Лучший буфет в Мэнитобе, лучшие вина Канады! И я познакомился с мистером Промберджером, он тоже славный малый. Дал мне парочку билетов в «Мэджестик» на сегодня. А предварительно мы отобедаем с мистером Леггом.
Он вытащил билеты и бросил их жене. Веселость его была так заразительна, что Зельда, только что бывшая в совершенном унынии, воспряла духом. Смеясь, она пошла за мужем и слугой, перетаскивавшим их чемоданы в новую комнату. Комната была просторнее, но вся заставлена тяжелой мебелью. Рядом имелась ванная. Здесь, пока Зельда разбиралась в вещах, мылась и переодевалась для неожиданного обеда в гостях, Джордж, развалясь на кушетке и куря одну папиросу за другой, с увлечением рассказывал ей, как он отыскал Легга в буфете, как сумел произвести на него впечатление, довел чуть не до слез раскаяния по поводу ужасной комнаты, как они выпили в заключении, чтобы спрыснуть «мировую», как пришел Зак Промберджер, и они снова выпили по стаканчику, и так далее.
Зельда едва слушала, занятая мыслью, сколько он истратил в буфете из их скудного запаса. Наконец, она решилась спросить его об этом. Джордж залился смехом и потер колени.
— Так ты боишься, что я прокутил все? Ну-ка, погляди сюда! — Он вытащил из кармана пачку ассигнаций и мелочь. — Я успел перекинуться в картишки с мистером Леггом и тем другим и выиграл десятку с лишним. Что, молодец, мальчик, правда?
— Да неужели, Джордж, — Зельда против воли обрадовалась. — Но что бы ты сделал, если бы проиграл?
Улыбка сразу исчезла с лица Джорджа, он насупился и посмотрел на нее с явным раздражением.
— Что бы сделал? Залез бы к Леггу в карман или сделал налет на кассу в буфете! Что бы я мог еще сделать, черт побери? — Его радужное настроение сразу исчезло. Он резким движением поднялся с дивана и стал переодеваться.
Кроме них, за обедом у мистера Легга оказалось еще четверо приглашенных, и Зельда скоро поняла из разговора за столом, что все это — такие же, как они, разъезжающие с каким-нибудь «номером» актеры, и маршрут у них тот же — до Сиэтла.
Тогда она с новым интересом присмотрелась к ним. Прямо против нее сидела крупная, грубоватая женщина с глубоко сидящими глазами и длинным носом. Зельда подумала, что такую странную особу она видит впервые. У нее были огромные красные руки, из-под широчайшей шляпы выглядывали подстриженные завитые волосы. За весь вечер она едва ли проронила дюжину слов, — и те с ужаснейшим немецким акцентом. Все, включая и Джорджа, называли ее попросту «Мэйбл». Зельда полюбопытствовала, какого рода амплуа у этой оригинальной особы, и хозяин, заслонив рот
— Это Мэйбл-атлетка… Знаете, кольца, трапеции и прочее. Она раньше много лет выступала в водевилях…
Кроме Мэйбл, были здесь мистер и миссис Гейден, милые простые люди. Она — с розовым кукольным личиком — болтала все время о разных незначительных вещах и заявляла, что никогда еще не встречала никого занятнее Джорджа. Из разговора выяснилось, что она и ее муж — танцоры. Третий член их маленькой компании должен был приехать завтра утром из Чикаго. Наконец, последний, просивший Зельду называть его просто «Ван», был известен публике, как «человек с чудодейственными руками». Его настоящее имя было Евстас Ван Зандт, и он подвизался на сцене в качестве фокусника.
Зельда была рада, когда обед кончился. Однако не легко было уговорить Джорджа встать из-за стола и идти в театр. Пока Зельда ходила наверх кормить кошку и собаку, Джордж усердно прикладывался к бутылке, отдавая честь брэнди мистера Легга, в результате чего по дороге в театр язык у него начал заплетаться, походка стала нетвердой, а во время представления он сладко уснул, так что приходилось периодически расталкивать его, чтобы он не храпел.
На следующее утро, в десять часов, состоялась первая репетиция в театре. За ночь сильно похолодало и сквозь тучи изредка проглядывало солнце. Театр напоминал ледяную пустыню. Зельда в костюме и гриме, сидя на каком-то ящике за кулисами, держала на коленях терьера Бастера, стараясь укрыть его от холода. Джордж сегодня проснулся с головной болью и в прескверном настроении, как всегда после излишне выпитого. Он сидел подле Зельды, подпирая голову руками и стараясь не касаться при этом грима, и время от времени тихо стонал и покачивался.
Вокруг царили беспорядок и суматоха. Мистер Зак Промберджер сердито выкрикивал распоряжения плотникам, устанавливавшим декорации. В оркестре пианист тихо наигрывал какую-то мелодию, а контральто Мод Де-Решке, перегнувшись к нему со сцены, давала указания, сильно жестикулируя. Атлетка Мэйбл неожиданно обнаружила дар речи и яростно ругала механика за какую-то неисправность в аппарате, поддерживавшем ее трапеции и кольца. Чета Гейден была в волнении: «Тутс Бендер» не приехал до сих пор.
Только к полудню репетиция, наконец, началась. Когда очередь дошла до Джорджа и Зельды, первый кое-как промямлил свои реплики. Ему недоставало обычной веселой живости и легкости движений. Даже терьер Бастер был апатичен, и Зельда боялась, не болен ли он. Зловещее молчание немногочисленных зрителей наполнило ее душу отчаянием.
Дневное представление началось в два, первым шел номер Мэйбл. Снова полил дождь, и Джордж не пожелал разгримировываться и идти отдыхать в отель, как предлагала Зельда. Они остались дожидаться вечера.
Несмотря на неприятные впечатления от утренней репетиции, на усталость и голод, Зельда ощущала возбуждение. Пусть в холодном, мрачном, похожем на сарай, театре, пусть в жалком водевиле — но все же это первое выступление перед незнакомой публикой. Ей казалось, что даже суетившаяся на сцене прислуга заражена этим возбуждением. Голоса начинавших собираться зрителей громко раздавались в пустом зале, гул и движение постепенно нарастали. Росло и волнение напряженно прислушивавшейся Зельды.