Зельда Марш
Шрифт:
Хочет ли она остаться? Конечно! Куда же ей идти?
В палате было тридцать коек — все хирургические больные, один случай ужаснее другого. Молодых, как Зельда, было немного, все больше — седые старухи. Эти изможденные пугала тупо бродили по комнате в грязно-желтых фланелевых халатах, ссорились из-за места у окна, куда по утрам заглядывал солнечный луч, сплетничали. Однако Зельду это не трогало. Не трогал ее и вид этих несчастных: их впалые щеки, увядшие рты, их жуткие лица; не трогали их грязные бессмыслицы, с которыми они к ней приставали, их крики во время перевязок; перестала она замечать и белые ширмы, что регулярно появлялись у постелей умирающих; не волновали ее и обернутые в белые простыни тела, что вскоре
«Помогать медсестрам»… Это было чистейшим коварством со стороны мисс Кэрмоди, имевшей на нее зуб; она хладнокровно рассчитывала этим или ускорить смерть ее, Зельды, или раньше времени выписать ее из больницы. Каждый лишний шаг, казалось, отнимал последние силы; поднос дрожал и колебался в руках — суп расплескивался. Мисс Кэрмоди бранилась, больные жаловались, а некоторые осыпали ее проклятиями. Зельда не смела протестовать. Было бы хуже, если бы ее вышвырнули на улицу — ей некуда было идти.
В тот день, когда Зельда, уйдя от Джорджа, решительно закрыла за собой дверь дома Касси, она бесцельно пошла по улице, занятая лишь одной мыслью, как бы не упасть — голова кружилась, и во всем теле была странная слабость. Какой-то бессознательный инстинкт толкал ее к читальне, где они порой встречались с Майклом, но в нескольких шагах от нее ей стало так худо, что она, осторожно нащупывая дорогу, как слепая, вошла в «семейное отделение» близлежащего салуна. Почти упав на свободный стул в углу у окна, она заказала чашку черного кофе; но кофе показался ей некрепким, и она послала лакея за виски. В кошельке было пятнадцать долларов и несколько центов. Это и платье на ней — вот все, что у нее осталось. Даже гребня и зубной щетки с собой не захватила. Вся надежда на Мееровича. Он всегда выказывал сердечность по отношению к ней. Узнав, в какой она крайности, он непременно устроит ее куда-нибудь. Обратиться к Бойльстону или Джерри ей и в голову не приходило. «Завтра утром — к Мееровичу, — говорила она себе, — а сейчас первым делом отдохнуть! Вытянуться на постели! Быть одной и собраться с мыслями.»
Меблированные комнаты, где они жили с Джорджем до переезда в «Голден Вест», показались, ей надежным приютом. Там ее знают. Ее не будут слишком расспрашивать и не обратят внимания на отсутствие багажа. Впрочем, по дороге можно купить дешевенький саквояж и кое-какие необходимые мелочи.
В эту ночь сон так и не пришел к ней. Она лежала тихо и неподвижно, глядя в темноту, и думала о событиях минувшего ужасного дня; думала о Джордже, о себе, о их жизни с первой минуты; думала обо всем, что пережито вместе… нет, она нужна ему! Что будет с ним без нее? С мучительным чувством она воображала себе женщину, которая будет играть вместе с Джорджем, будет стараться «использовать» его, поощрять его дурные наклонности, женщину, которая станет хозяйкой Бастера! Точно нож повернулся в сердце Зельды от этих мыслей.
На другое утро, собрав все силы, она отправилась в контору Мееровича. Он был с нею очень любезен, как она и ожидала, но сказал, что в ближайшие две-три недели для нее роли не найдется.
— А что, дела очень плохи, Зельда? — спросил он шутливо.
— Да, очень, — печально улыбнулась она в ответ.
— Разве вот взять вас в помощницы Кассиди — помните нашу старую уборщицу. Но вы сочтете это ниже своего достоинства…
Зельда с минуту была в нерешительности.
— Да, я бы предпочла что-нибудь другое…
Меерович огорченно развел руками.
— Ну, хорошо, — заторопилась она. — Я согласна помогать Касси. Надо же чем-нибудь жить…
— Вот умница! — одобрительно похлопал ее по плечу директор. — Старая
Но в понедельник к этому часу Зельда была уже в больнице. В субботу у нее начался жар и озноб. В воскресенье ей стало совсем плохо, и она сообразила, что это последствия операции, проделанной Коппелем. Миссис Конбой, хозяйка меблированных комнат, испуганная состоянием Зельды, настаивала на вызове врача. Пришлось дать адрес Бойльстона — больше не к кому было обратиться. Он приехал в тот же вечер, и его явный испуг сказал Зельде лучше всяких слов, что положение ее очень серьезно. Бойльстон поторопился выгородить себя, оставил хозяйке золотой и адрес другого врача и уехал. Час спустя явился указанный им врач, измучил Зельду вопросами, на которые она не желала отвечать, прописал что-то… а на другое утро ее увезли в городскую больницу и положили в палату № 35.
Началась долгая, мучительная борьба со смертью. Как-то раз, очнувшись на минуту, она услышала слова доктора Зелига, говорившего мисс Кэрмоди:
— Скверная штука… черт бы побрал этих нерях докторов… Что, у нее нет ни друзей, ни родных? Она протянет еще день-два не больше. Тут ничем уж не поможешь, все надо предоставить природе.
Это было три месяца тому назад! Первые недели она покорно ждала смерти. Потом медленно, словно утомленная собственной яростью, устав ожидать сигнала, который все не приходил, стала спадать лихорадка, и Зельда начала понемногу принимать участие в окружающей жизни. Пробуждающийся в ней интерес ко всему огорчал и пугал ее, она пыталась вернуться к прежнему безучастию, когда она не отличала дня от ночи. Покой, тишина, забвение — вот все, что ей было нужно!
А вместо этого пришлось «помогать медсестрам».
Страх очутиться за стенами этой вонючей палаты был сильнее всех других ощущений. У Зельды не хватало мужества снова нести бремя жизни. Грубость больных, жестокость мисс Кэрмоди — что угодно, только бы ее не отослали отсюда! Но ее колени и руки тряслись, капли пота стекали со лба, когда она разносила тяжелые подносы по палатам… При малейшей возможности она забиралась в свою постель и лежала часами, не открывая глаз, думая о прожитой жизни, охотнее всего вспоминая то время, когда маленькой девочкой жила в семье железнодорожного агента в прерии — в прерии, просыпавшейся с первыми алыми лучами зари и засыпавшей, когда последние отблески солнца угасали на западе… Что сталось с той девочкой? Позади — грязь жизни, которая будет тянуться за ней, как тянется за кораблем длинная полоса грязной пены; впереди — мрак, пустота, страх перед неизвестным.
Глава вторая
Круглое, как луна, лицо Джона с крупными чертами и широкой улыбкой, обнажившей крупные зубы, показалось Зельде почти прекрасным, когда она увидела его в толпе ожидавших на Центральном Вокзале. Дорога через туннель была бесконечной, чемодан — страшно тяжелым. Она с досадой убедилась, что еще очень слаба. Наконец, она добралась до Джона, опустила свою ношу на землю, кинулась к нему на шею, и не то смех, не то рыданье вырвалось, казалось, прямо из глубины ее сердца.
— Мисс Зельда! Ах, мисс Зельда!..
Все тот же прежний неуклюжий, косноязычный Джон. Как отрадно прижаться к его широкой груди! Она подняла глаза и увидела по его лицу, насколько он потрясен переменой в ней.
— О Джон, не беспокойтесь обо мне. Я уже совсем здорова.
Джон шевелил губами, пытаясь найти подходящие слова. Зельда вспомнила, что это ее когда-то раздражало. Поток пассажиров несся вперед, и их с Джоном толкали со всех сторон.
— Давайте выберемся отсюда, Джон. Возьмите мой чемодан, хорошо? Брр, какой холод!